На автостанции было пусто. Ни людей, ни автобусов. Только чуть поодаль стояла пара автомобилей с шашечками такси. И я уже было подумал вернуться через тот же подземный переход на противоположную сторону, чтобы пройти к морю и посидеть там, на камнях у воды, но тут к остановке подкатил местный рейсовый автобус.
Почему-то я сразу направился к нему, как будто только его и ждал. Впрочем, это решение само собой пришло в голову. Мгновенно. Так что через несколько секунд я уже сидел в этом автобусе. А все потому, что я знал конечную точку его маршрута. И как бы странно это ни звучало, нам было по пути – на кладбище.
Через пять минут я сошел на конечной остановке.
Проводил взглядом развернувшийся и укативший прочь автобус и побрел по круто уходившей в гору бетонной дороге, мимо стоявших по левую сторону мрачных домов и не менее мрачных огороженных низкими заборчиками могилок справа.
К тому моменту, когда я вышел на центральную аллею между кипарисами, над кладбищем уже сгустились сумерки. Стало даже как-то жутковато. Но я знал, что если отложу это дело на завтра, то есть вероятность, что с утра откажусь от своей затеи. А спонтанные решения, хоть иногда и кажутся дурацкими, но в большинстве случаев оказываются верными. По крайней мере, приносят больше удовлетворения, даже если приводят не к тому результату, который ты ожидал.
Отыскать нужную могилку оказалось задачей не из простых. Все очень изменилось за те тринадцать лет, что я здесь не появлялся. Да и был здесь всего один раз, на следующий день после похорон, когда еще не было ни надгробия, ни ограды, а просто темный холмик земли, выложенный цветами, и несколько прислоненных к временному деревянному кресту траурными венками. Но я справился и, спустя двадцать минут блужданий среди могил и деревьев нашел ту, которую искал.
Сейчас здесь все было иначе. Кованая ограда с калиткой, мраморное надгробие с фотографией Вероники в овале, вокруг могилки постриженная травка, а в уголке стройный кипарис в человеческий рост и маленький столик с лавочкой. Видимо, за могилкой постоянно ухаживали, чего нельзя было сказать о соседних, заросших сорняками и колючей ежевикой.
Я вошел и сел.
Посмотрел на ее улыбающееся личико, которого не видел уже много лет и вдруг почувствовал угрызение совести оттого, что не удосужился даже купить цветов. Проглотил подкативший к горлу горький ком и неожиданно почувствовал, как на глазах навернулись слезы. А я вроде никогда не был таким сентиментальным. Даже тринадцать лет назад, стоя на этом самом месте, я не плакал. Просто стоял с чугунной головой и смотрел, а тут вдруг что-то нахлынуло и слезы покатились из глаз сами собой. Я стал их поспешно вытирать, потому что не хотел, чтобы меня видели плачущим, и даже отчаянно зажмурил глаза, чтобы их остановить, но бесполезно. Впрочем, кроме меня, вряд ли кто-то стал бы шататься в темноте по кладбищу. Поэтому я оставил свои жалкие попытки сохранить образ брутального мужчины и дал волю эмоциям.