Но мне бежать было некуда. Я жила в городе и скифской воли не знала. Впрочем, в городах её знает никто. Как я уже сказала, помнят о ней лишь молодые скифские рабы, шумные и бесполезные.
Я родилась и росла, вскормленный моими хозяевами. Нельзя сказать, что они меня угнетали. Я была всё равно, что младшей в семьи – но, в отличии от детей, я была из тех младших, кто никогда не станет старше.
Я была рада, что хозяева знают меня в лицо и готовы меня накормить. Мне не придётся выходить замуж за нелюбимого, или пытаться продать себя, как это приходится делать свободным девушкам. И никто не осмеливался высмеивать меня за то что я рыжая, а не пышнобёдрая гераклейка с кудрявыми черными волосами.
Так что детство было счастливым – насколько счастливым может быть детство в рабстве.
Но смерть всегда стояла рядом со мной. Точно так же, как она стоит рядом с каждым из вас. Мы стараемся о ней не думать, а она просто приходит. К каждому – в его час, и всегда – не вовремя.
Моя мать и отец семейства умерли в один год, когда пришла холера. И нас осталось двое в домике – я и хозяйка. По возрасту она годилась мне в бабушки.
Я была ещё достаточно молода, чтобы верить, что меня ждёт беззаботная жизнь. А вот хозяйка переживала это тяжелее.
Она говорила, что собирается отпустить меня на волю и завещать мне часть имущства за всё то, что я сделала в эти годы. Но не сразу, а потом, когда закончится её жизнь. Она боялась, что если дать мне свободу, то я немедленно её брошу. Убегу за море или ещё неизвестно куда.
“Я что, не помню себя в твоём возрасте?”– повторяла она по десять раз в день.
Дом опустел, с птицами возни было мало, и всё равно каждый день у неё находились для меня десятки и десятки самых разных дел. Я не смогу сейчас вспомнить, что это были за дела… но она так и не успела даже нацарапать на восковой табличке всё то, что обещали её губы.
А потом она умерла. Я омыла её и закрыла ей глаза моими монетками. Было странно чувствовать, что я теперь хозяйка над всем – над домом и над её птицами.
Пришёл агораном, другие из города. Пришли и мужья её дочерей. Я распоряжалась похоронами.
Наутро мне объявили, что завещания от покойной не было. Дом вместе с птицами отходит старшей дочери. А мне не отходит ничего. Даже через год после холеры город их хозяйство ещё не оправилось. Они не желали кормить лишнюю служанку, а работать в поле я не умею.