Вглядываясь и сомневаясь.
Варя была от природы тревожной, а Катя умела заболтать её на волнах спокойной пустоты. И томик Делёза оказывался в ящике яблок. Тряслись лапы у псинки.
А Женя всегда был где-то на периферии и поглядывал на большие Варины глаза с каплей расширенного зрачка, на полные губы, белые руки в рыжеватой дымке. Красные пятна на шее и ключицах – кожа её не загорала, а нежно страдала от солнца. Ещё кофейные полусферы под глазами, углублённые трепетом ресниц. Варя держалась пионерски прямо, но вся была молочной субстанцией.
Как-то в конце лета сестра спросила Женю:
– Не понимаю, чего ты тормозишь? Ты один, она одна.
Женя цокнул вилкой.
– Слушай, – он поглядел вяло, – она мне никак. Толстая какая-то.
– Сам как будто лучше. И чего ж ты ее пригласил? Думаешь, я не вижу, как смотришь? И она, кстати, тоже – на тебя.
Женя встретился с собой в зеркале – щетина тонет в залысинах, оспяное лицо, очки, волосатые дряблые плечи из-под сальной футболки. Он научился не замечать разбуй углеводного брюшка, но в глубине сознавал, что в свои тридцать три мог бы выглядеть и поярче.
Списывал всё на дачное одичание удалёнки.
– Тот ещё кадр! – сказал он. – Ещё б не посмотреть. Профессорская дочь. Куда нам, манагерам!
– Некрасиво, Жека, – усмехнулась Катя, – в курсе, что папаша её в больнице? Легкие проело. Девяносто процентов поражения.
– Слышал краем уха. То-то вся потерянная. Вот так и сиди в глуши – одному и помереть быстрее.
– Ладно, не о нём речь.
– Да и не в моем она вкусе. Иудейская сметана.
– Ну, понёс без колёс, – Катя слимонила рот. – Так и будешь один.
– Волнуешься за меня что ли? – и он понимающе помял ее за локоть. – Спасибо, что волнуешься. Но кому на роду написана воля вольная, тому мёд с молоком не приманка.
– Давай-ка мы её на днюху мою позовем, и чуток вас подогреем вискариком, а? Под другим соусом на дело поглядим.
– Сатья-баба Бабариха, – заключил Женя и ушел в гаджет.
Но на дне рождения Кати виски действительно закончился очень быстро и вскрыли прошлогодний мужнин самогон. Тот гнал его из яблок. Вот и этим летом старый, ещё прадедов, дом липко впитывал бражные пары.
Гостей не пришло, только семья. Беречься было некого. И Варя пила неожиданно для себя самой. Была ли тому причиной тревога за отца, которого на неделе перевели в реанимацию? Или апокалипсис по ТВ.