Сколько я ни работала над собой, сколько ни училась держать себя
в руках, а всё равно без толку. Обида, ярость и тревога бушевали в
моей душе примерно в равных пропорциях.
Тревога, конечно же, за Макса. Уж мне ли не знать весь набор
опасностей, среди которых дружинник находится даже не на службе, а
круглосуточно. Я чуть ли не наизусть помнила печальную статистику
питерской дружины за последние годы и представляла себе, сколькими
разнообразными способами можно отдать концы на этой работе. Иногда
эти способы напрямую никакого отношения не имеют к кикиморам, но
тогда косвенное отношение – непременно. На прошлой неделе дружина
похоронила Сашу Лабазникова, хорошего, незлого, весёлого паренька,
у которого в дружине не то что врагов, даже тихих недоброжелателей
не было. Пошёл вот так с плановым надзорным визитом к одной мадам
кикиморе, и выяснилось, что всё у мадам замечательно, и жизнью она
своей совершенно довольна. А вот муж её, алкаш недобитый, очень был
недоволен, что кто-то припёрся и помешал его застолью. Настолько
недоволен, что взял, да и зарезал по пьяной лавочке нашего Сашку
прямо на своей кухне.
Да то ли ещё бывали случаи. Всякое, разное. Кое о чём и
вспоминать не то чтобы не хочется, а память очень активно
сопротивляется, желая похоронить эти воспоминания навсегда.
Уговаривать себя, что всё ещё может быть не так страшно, было
бесполезно. Я отлично понимала, с чем придётся иметь дело. Когда
личные вещи и рация дружинника обнаруживаются в мусорном баке в
районе, в котором у него в тот день не было никаких планов, это
может означать только плохое. Плохое, конечно, тоже имеет много
разнообразных вариантов, но то, что оно не хорошее и белое, а
плохое и чёрное, уже и так ясно.
И всё-таки я не представляла себе, чтобы это произошло с Максом.
Не потому, что он такой уж неуязвимый супермен, а просто потому что
он мой Макс. Мой самый близкий человек, без которого я больше не
представляла себе свою жизнь.
А от того, как со мной поступил Карпенко, мне хотелось выть и
орать во весь голос.
Он всё знал ещё вчера вечером. Я же помню, что он уехал из штаба
незадолго до полуночи – как и всегда, впрочем. Значит, когда ему
доложили про Макса, он был на своём рабочем месте, а я в это время
была в этом же здании в подвале, и Виталий об этом знал. Спуститься
ко мне или вызвать меня к себе было делом одной минуты. Он знал о
беде с Максом ещё вчера и, как оказалось, давным-давно знал, что мы
с Максом вместе, и ничегошеньки мне вчера не сказал. Даже не
попытался. А сегодня тоже сначала не собирался, но зато устроил мне
лекцию о морали и формальностях. И надзирателя мне сменил сразу,
как только появились сомнения в том, что Макс найдётся живым. А
значит, Карпенко всё равно, что будет со мной, и ещё вздумал
притворяться этаким понимающим. И похоже, ему по большому счёту всё
равно, что будет и с Максом, ему главное, чтобы подчинённые не
выбились из правового поля, чтобы не в чем было упрекнуть
начальника дружины.