Чем больше наблюдают, тем лучше делается самое наблюдение; так, когда впервые приближают глаз к окуляру микроскопа, то не различают ничего, кроме какой-то неопределенной кучки; но по мере того как глаз упражняется в этом направлении, он мало помалу приобретает навык точно различать даже малейшие подробности объекта.
Особенное пристрастие наше к известным предметам производит то, что мы обращаем наше наблюдение на них предпочтительно перед всеми другими; отсюда возникают различные группы наблюдений. Положим, вы – человек галантный и входите в салон с двумя вашими друзьями, из которых один – археолог, а другой – художник. Последний в несколько минут пересмотрит уже все картины, археолог успеет открыть где-нибудь в глубине этажерки древнюю бронзу, а вы в совершенстве будете знать, которая из дам имеет самую изящную ножку.
Если для того, чтобы хорошо познать какой-либо материальный предмет, необходимо продолжительное и частое наблюдение его, то сколько же нужно времени и внимания для основательного изучения психического явления!
Неправильное наблюдение, помимо своего отрицательного значения, представляется вредным и в положительном смысле, ибо может внести ложный элемент в целый ряд хороших наблюдений.
Циммерман сказал, что множество поверхностных наблюдений приносит меньше пользы для опытного знания, чем небольшое число наблюдений точных и внимательных. Плохие наблюдения повредили психологии гораздо больше, чем все философские системы, составлявшие против нее заговор. Они входят в нее, как сбивчивые и сомнительные основы, и нужны целые годы и века, чтобы изгнать их из храма науки. Как часто приходится разбирать целую стену для того, чтобы удалить несколько негодных кирпичей, угрожающих прочности целого здания!
До настоящего времени в психологии допускается все, что угодно: лишь бы философская система имела симметрию, – ее уже изучают, и имя ее автора переходит в потомство. Если ошибется натуралист, если сделает неточный анализ химик, то их тотчас же украсят шутовским колпаком; но когда психолог смешивает инстинкт с разумом, или вдается в нелепый онтологизм, – он все-таки остается философом и, при известном запасе красноречия и ума, может создать особую философскую школу, которую историк должен будет включить в свой обзор и отвести ей почетное место в ряду блестящих представителей человеческого ума.