Когда я в последний раз принимала противозачаточные таблетки? По спине прополз зловещий холодок, и я с трудом вспомнила: прошлое утро я их не выпила из-за жуткого беспокойства, элементарно позабыв. Сегодня из-за истории с Георгием и поспешного бегства мне тоже было не до них.
Решив принять таблетку хотя бы сейчас, я потянулась к сумочке, оставленной на столе рядом с кроватью, и, едва ее открыв, увидела пустое дно. С досадой хлопнула себя по лбу. Я же не взяла коробочку с таблетками, когда отдавала Крепышу старую сумку с жучком! Тогда я была в таком состоянии, что мне это и в голову не пришло. Да и потом я о них не вспоминала…
Почувствовав, что холод пробирает до костей, я снова утонула в мягкой перине, натянула одеяло до носа и закрыла глаза, пытаясь высчитать, чем грозит мне проявленное легкомыслие. Итог получился крайне безотрадным. На меня напал истерический смех. Если вдруг забеременею, то даже не буду знать, кто отец ребенка! Конечно, потом можно будет сделать генетический анализ на отцовство, но это так унизительно, черт побери! Эх, если бы я была какой-нибудь легкомысленной дурочкой, которой глубоко плевать, с кем трахаться, но ведь я вовсе не такая…
Повздыхав, я всё-таки решила, что ничего подобного мой ангел-хранитель не допустит, и уснула, видя во сне попеременно то Романа, то Георгия в весьма неприличном виде.
Проспала до самого утра и проснулась от ознобистого сыроватого холодка. Открыв сначала один глаз, потом другой, увидела незнакомый дом, и сердце затопила волна искренней радости, забытой мной за последнее время. Итак, несмотря на чинимые мне вредоносными мужиками препятствия, я всё-таки смогла сделать так, как хотела!
Стараясь не растерять так давно не испытываемого чувства легкости и беззаботности, быстренько натянула на себя джинсы, свитер и куртку. Растерев основательно замерзшие руки, решила протопить печь, ведь баба Нюра говорила, что она исправна. Но проверить ее слова не смогла, не было дров. Я обыскала всё: двор, сарай, огород – пусто!
Пришлось снова идти за помощью к соседке. Выслушав меня, она покаялась, уныло пришлепывая бесцветными губами:
– Да были у Ефросиньи дрова, как не быть, она хозяйственная была, домовитая, да мы с бабами порешили, что они ей на том свете не понадобятся, ну и истратили их этой зимой – она затяжная была и холодная, своих не хватило. Ты уж нас прости…