По главному туннелю Максим двинулся к выходу. Вдоль всего перехода у окон сплошной линией стояли измученные пассажиры с детьми и сумками, а в центре на предназначенных для них сиденьях рядами полусидели-полулежали уделанные в хлам и завонянные в дым бомжи, которых никто не трогал. Максим остановился, затем не спеша прошел туда и назад по обеим сторонам длиннющего перехода, и везде по его центру сидели, выпивали и варнякали груды тел без определенного места жительства, а по всему вокзальному туннелю густо висел насквозь пропитанный дешевым алкоголем и одеколоном бывший когда-то воздухом полупрозрачный туман, которым пытались дышать стоявшие у окон пассажиры, но у них это получалось совсем плохо.
Наконец, ошарашенный увиденным и унюханным Максим рассмотрел вереницу из восьми вокзальных сторожей, которые почему-то цепочкой маршировали к началу бомжиного царства, оттуда раздался какой-то почти рев, очень вежливо увещевавший бомжей встать и уйти с насиженных мест, но они никак на этот рев не реагировали. Наконец, через пять минут сторожевого ора они все-таки встали и отошли к окнам, от которых шарахнулись находившиеся там настоящие пассажиры. Удовлетворенная достигнутым сторожевая гусеница двинулась дальше по переходу, и вскоре от следующего отсека раздался такой же оглушительный рев, увещевавший следующую партию бомжей. Согнанные ранее бомжи спокойно вернулись на свои старые места, а разбежавшиеся отъезжающие опять заняли свои стойла у окон. Некоторые иностранные пассажиры, ошарашенные увиденным, снимали вокзальный позор для дальнейших публикаций в социальных сетях своих стран, и это было очень плохо для имиджа страны.
Максим решил «просмотреть» вокзал до конца. Обменные пункты, если и были открыты, меняли только доллары на гривны и никак по-другому. При покупке стакана кофе бесчисленные продавцы жидкости требовали отдельную плату за воду в размере тридцати копеек, если наливали ее больше шестидесяти граммов, а при просьбе покупателей продать им традиционное кофе латте не клали в него сахара, стараясь выгадать хоть что-то. Пирожки с капустой, картошкой и под названием «с мясом», продаваемые людям, были ровно в два раза меньше их образцов на витрине и прилавке и часто вообще без начинки. Максим с интересом попросил продать ему пирожок-образец, но продавщица спокойно ответила, что образцы не продаются, а торговля вообще невозможна без обмана, и Максим не стал объяснять, что в мире вообще-т можно жить и честно… Многие продавцы от справедливых вопросов покупателей сразу же приходили в ярость, после чего при продаже, например, газеты, не могли отнять восемь гривен от двадцати даже с помощью калькулятора. Жри, гад, то, что продают тебе по нашим ценам и правилам, если не смог из-за большого количества вещей взять еду из дома, или катись голодным в долгую дорогу к чертовой матери. Максим окончательно понял, почему злые люди делили население этой великолепной страны с необъятным черноземом пятнадцатиметровой глубины на украинцев и хохлов, и, расстроенный тем, что вместо красавца Великого Города его встретило какое-то неудобоваримое рыло вокзала-урода, молча пошел к его выходу.