Там, в наружном мире он представлялся во всём положительнейшим примером: образованием школьным и университетским – будучи в числе лучших со времён ведения журналов успеваемости; в трудах профессиональных, став драгоценным звеном главной политической партии, – явил образ возможности осуществления самых высоких, полезных и даже утопических свершений. Он видел и слышал более, нежели происходило и произносилось, вымуштровав своё чутье до уровня Александра Македонского или Наполеона в его лучшие годы.
И не было никого, кто бы ненавидел его или же хоть сколько-нибудь презирал в угоду своей беспомощной зависти, поскольку освещал он лицо и сердце всякого встреченного пламенем добродушия и даже какой-то любви, словно все они его близкие друзья или родственники.
Был он всё время сосредоточен, спокоен и внимателен, будто ожидая чего-то, что ни в коем случае нельзя упустить. Оттого в каждом лице пытался он рассмотреть или нащупать некоей невидимой рукой что-то сокрытое, но в его представлении и пульсирующем органе надежды – обязательно существующее. Прискорбно было видеть, что к нашей встрече ничего так и не было обнаружено, а надежда в нём, что ещё прискорбнее, так и жила – страстью неосуществимою и болью неугасимою.
Ночью же, отделившись от внешнего мира, совершенно, как выяснилось, чуждого ему, он оказался иным.
Учёба, кажущаяся окружающим родной для него стихией, явилась в образе суровой северной каторги, где ежедневно ему приходилось повторять и переповторять свои бесчисленные конспекты, шпаргалки и прочие выжимки, выдавливанки, высцеживалки. Потому что он, то забывал информацию, то она сама вываливалась из него: тяжкое наследство врождённой умственной обыкновенности. Он не был глуп, отнюдь, но память у него была простой, мужицкой – так сказать, сельскохозяйственной.
Что касается работы, то создан он был исключительно для ведения политической деятельности, во всех профессиональных атрибутах снаряжён безукоризненно. И мало кто знает, точнее, кроме меня не знает никто, что всякое своё обязательство он выполняет ни в коем случае не завтра или послезавтра, а прямо сегодня. Если же дело требует времени более, нежели вмещается в понятие «сегодня», то свершается «чудо» и этот день не заканчивается до полного выполнения работы.
Имеются и свои рекорды. Так, однажды ему поручили составить трёхлетний план работы целого министерства в области реализации одной стратегической национальной программы, направленной на подъём патриотического духа населения. Любосонов же, по своему обыкновению, приступил к решению поставленной задачи немедленно, и через сто двадцать пять часов бессонных трудов положил готовый документ на стол руководства. Ещё через две недели его документ без единой правки был утверждён внутренним голосованием к исполнению, а сам Игорь Владимирович был затянут в надпартийную политическую гущу и поехал покупать Меня.