В больнице он провёл почти всё промозглое, дождливое северное лето, болезнь нехотя отступила, и опять потянулись серые дни, наполненные дежурствами, конвоями, политзанятиями. В августе погода наконец-то взялась за ум, почти каждый день светило солнце, набрякшая от дождей тайга просохла, сосны словно пели под южным ветром, порывы которого швыряли на лестницу колпака заряды песка с контрольно-следовой полосы. Володя видел Алёну всего пару раз. Она прогуливалась вдоль стены барака в сопровождении мужеподобных тёток, всякий раз разных, вызывающих гадливое желание смачно плюнуть на них с высоты. Алёна прижималась хорошенькой головкой к плечу спутницы, а сама стреляла глазами на вышку. Он разворачивался в сторону полосы, меняясь местами с Толиком, которому было всё равно, на что смотреть, а на эти прогулки – даже нравилось. Он по-прежнему молчал о том давнем майском разговоре с Веркой, только отводил от неё глаза при редких случайных встречах, а та понимающе ухмылялась и проходила мимо.
И однажды, серым туманным осенним утром, когда внутренний дембельский метроном уже начал отщёлкивать долгожданную стодневку до приказа, в спящую казарму ворвался дежурный, выкрикнув их с Толяном фамилии: «Баранников, Сибирцев, подъём! Срочно в конвой!» Недовольно ворча, они выбрались из кроватей и, одеваясь, поинтересовались, что случилось. Дежурный пожал плечами:
– Да хрен его знает. Шухер опять в зоне. На ночном дежурстве в пищеблоке зашибло кого-то, труп повезёте на базу в морг.
Толик тёр глаза и недовольно ворчал.
– Ну, ваще обалдели. Трупу-то какая разница, на час позже его увезут, или до подъёма…
Володя молчал, он был абсолютно уверен, что в морг они повезут Алёну. Они получили оружие, сухпаёк и забрались в автозак, в одном из отсеков которого уже лежало замотанное в казённые одеяла тело. Машину нещадно мотыляло на грунтовой дороге, Толик, громко матерясь, пытался что-то съесть. А Володя курил, уставившись в окно и избегая смотреть внутрь салона, пытался понять, чувствует ли хоть что-то, словно бродил по тёмным улочкам и закоулкам своей души и всё время натыкался в темноте на стоящую на пути Алёну…
В райцентре, где по обе стороны разбитой улицы возвышались такие же полуразвалившиеся бараки, как вдоль зоны, да пара кирпичных пятиэтажек, автозак тормознул у небольшого здания на задах той самой гарнизонной больницы, которая была его пристанищем больше двух месяцев. Он понял, что пытался здесь укрыться от мучивших его всё это время мыслей. Круг замкнулся. Моргом.