Среди ночи он проснулся от колотившего всё тело озноба, попытался закутаться поплотнее в одеяло, но почувствовал идущий изнутри жар. Выворачивало все суставы, горло пересохло и горело. Он спустил ноги со шконки, посидел немного, привыкая глазами к предутреннему полумраку. На соседней койке беспокойно ворочался Толян, Володя даже не слышал, как и когда друг вернулся от Верки. Володя встал на слабые ноги и, хватаясь руками за спинки кроватей, почти выполз в коридор, где дремал на посту дневальный. Он, еле продрав глаза, отмахнулся от Володи, мол, что я тебе, скорая помощь? Терпи до подъёма, сходишь в медпункт…
Он вернулся в казарму и снова улёгся, пытаясь согреться и хватая сухим горящим ртом спёртый воздух. Из медпункта его отправили на вовремя подвернувшемся автозаке, шедшем на встречный конвой, в гарнизонную больницу, он едва успел заскочить в казарму за сменой белья, прихватив и серый томик рассказов Джека Лондона. И теперь, одурев от таблеток и уколов, лежал в набитой до отказа огромной палате, почти невидящим взглядом скользя по страницам: «Смех Джой Молино был приятен для слуха, даже когда в нём звучала издёвка. Харрингтон не придал ему значения. Он был приручен уже давно. Да и не он один. Джой Молино терзала подобным образом всех своих поклонников. К тому же она была так обольстительна сейчас – жгучие поцелуи мороза разрумянили ей щёки, смеющийся рот был полуоткрыт, а глаза сверкали тем великим соблазном, сильней которого нет на свете, – соблазном, таящимся только в глазах женщины… Луи Савой вихрем пролетел мимо. Харрингтон поднялся на ноги и увидел, что его соперник мчится через реку к приисковой конторе. В эту минуту он невольно услышал разговор у себя за спиной: «Он? Да, он очень хорошо шёл, – говорила Джой Молино лейтенанту. – Он… как это говорится… задал темп. О да, он отлично задал темп».[11]
Он отбрасывал книжку, потом снова брал её в руки, листал и никак не мог понять, в чём тут дело, почему эти, казалось бы, совсем не относящиеся к нему строки так беспокоят его. А он-то сам что, тоже задал темп и вывалился из упряжки в сугроб? Отлёживается тут, в больничке, а Алёне, наверное, каждый день, каждую минуту грозит опасность. Но продолжал молчать, всё больше чувствуя себя подельником несимпатичной, почти совсем опустившейся Веркой-поварихой. От этих мыслей становилось ещё хуже, и двустороннее воспаление лёгких всё продолжалось, немало удивляя врачей – убойные дозы антибиотиков совсем не приближали выздоровления.