– Да они просто связываться с тобой не хотят, знают, что ты от сохи, скандал устроишь или вообще драться кинешься!
– Правильно думают, Димон. Я вот сейчас решаю: тебе в левый глаз двинуть или сразу с правого засветить? Ты как предпочитаешь?
Димон испуганно попятился к двери аудитории и заторопился, смешно суетясь.
– Толстуха деревенская! – напоследок он все-таки плюнул ядом и рванул с места, думая, что Соня действительно может наподдать ему.
Та рассмеялась громко, во всю грудь. Все было просто расчудесно: и оценки, и уже полюбившийся факультет, и город, и даже то, что сказал Димон, потому как вовсе не было правдой. Еще месяц назад Соня изумленно обнаружила, что похудела. Ничего удивительного в этом не было. Есть хотелось совсем мало, поглощенная учебой Соня почти не ела вечером, обычно ее ужином были стакан кефира или чая с сухариком. Девочки-соседки каждый вечер готовили настоящую еду. Соню не приглашали, потому что в покупке продуктов та не участвовала, считая невозможным так транжирить деньги. В универе кормят обедом – и ладно. А утром и вечером можно и кефиром обойтись, а если еду вскладчину покупать, может на билет не хватить, а домой на каникулы очень хотелось. На билет хватило, осталось даже на маленькие сувенирчики: маме колготки купила рисунком-ромбиком, папе – банку настоящего бразильского кофе, бабушке – самодельную подставку под чайник на блошином рынке, там же Илонке и Лиле – красивые недорогие подвески нежных оттенков. И коробочки подарочные сама из спичечных коробков успела изготовить, обклеила фольгой, здорово получилось! Соня жила в режиме строжайшей экономии, покупая только самое необходимое. Из роскошного приобрела лишь тушь для ресниц «Ленинградская» и лак для волос «Прелесть». Без первого она обходиться не могла, ловко поплевывая в коробочку, пару раз смазав по ресницам, из длинных и незаметных делала роскошные и пушистые, ей же рисовала стрелки наточенной спичкой. Лак стал необходимостью во влажном и часто плачущем Ленинграде. Там Сонины волосы превращались в серенькие сосульки без соответствующего подкрепления лаком.
Уже к концу первого семестра полненькая и печальная Соня, провинциальная девочка от сохи, как утверждал проницательный Димон, превратилась в высокую стройную красивую девушку с небрежно взлохмаченными на итальянский манер длинными волосами, глазами необычного синего цвета, меняющих оттенок от настроения. Про них надо сказать отдельно: они точно отражали Сонино настроение. Когда она задумывалась, закручивая волосы в узел своим фирменным движением, глаза успокаивались серым пеплом. Когда смеялась, взрывалась хохотом, – раскидывали синеву, а если уставала и терла свой нос снизу вверх, превращая его в пятачок, сонно бликовали сине-серыми, почти бесцветными точками. Немногочисленный гардероб Сони сидел на ней по-новому, как-то очень модно и свободно, многие однокурсницы начали копировать ее стиль, прозвав его oversize, образовавшийся совершенно случайно. Девушка изумленно заметила, что многие девочки с разных курсов стали копировать ее стиль: укладывали волосы так же, носили свободную одежду и пользовались минимумом косметики. Сама того не желая, Соня стала иконой стиля факультета.