Примерно таким был общий фон мыслей седого человека с невыразительным лицом и глубоко посаженными глазами. На фотографиях с лесных прогулок, которые его супруга посылала по телефону родственникам, он выглядел угрюмым. Иногда они спрашивали: почему? – тогда супруга повторяла фото, заставляя мужа улыбнуться и закрыть рот.
Возраст и жизненный опыт непременно приносят толику мрачных взглядов на мир и изрядного пессимизма. Наложенные на соответствующие характер, темперамент и некую особенность поведения, они зачастую придают взгляду и всему лицу этакую отстранённость, которую трудно не заметить, остановив мгновение.
Особенностью нашего угрюмого героя была принадлежность к той счастливой или несчастной прослойке людей, умеющих делами и разговорами быть рядом с вами, а мысленно – в своих неведомых сторонках и мирах, на которые самым естественным для них образом раскладывался видимый мир. Сторонки эти бывают разными, – в том числе, заставляющими достигать недостижимых целей. Одна из них привила нашему герою навязчивое намерение заявить о себе посредством сочинительства. В нём рано пробудилась жадность до чтения хороших книг, склонность к холодному аналитическому мышлению, кажущееся умение видеть за литературными героями автора – всё это вместе с энергией проснувшихся чувств подвигли юношу ощутить сладкую горечь вдохновения. Впрочем, первые писательские опыты оказались нехороши, и их пришлось надолго оставить. И только когда дети выросли, ставшая рутиной работа позволила иметь свободное время, а в сердце потенциального сочинителя поселился страх ухода в безвестность, желание писать пересилило инерцию устоявшейся жизни.
Сочинитель наш, загадывая на умного читателя, назвался Ильёй Ильичом Белкиным. Имя-отчество псевдониму он взял от Обломова: и черты характера есть похожие, и желание вот-вот, прямо с завтрашнего дня, начать заниматься настоящим делом – с беспрестанным его откладыванием. А за Белкина спрятался по двум причинам. Первая отталкивалась от жизненного опыта и ясного понимания тщетности попыток добраться до вершин какого бы то ни было мастерства без соответствующего окружения и обратной связи. Пусть он не без способностей, пусть призван и даже талант, но как без общения, духовной поддержки, дружеской похвалы и обоснованной критики стать мастером? Ведь история литературы самородков не знает. Не считать же таковым сказочника Ершова за «Конька-горбунка», писаного пушкинским слогом и с пушкинскими закладками в тексте?