Собрав последние, что ещё оставались, силы, он расшатал своё онемевшее тело и рывком головы назад, кувыркнулся, оказавшись больше чем на метр от порога в глубине сарая. Работая копчиком, связанными назад руками и пятками, он развернулся наугад так, чтобы конец палки смотрел на выход в дверь. Несколько раз глубоко вздохнул и боком, как краб, по сантиметру начал перемещаться к выходу. Палка в стену не упиралась – это была надежда на спасение, она торчала одним концом за порогом. Через минуту он лежал в пыли, но уже за порогом ненавистного сарая.
«Теперь, правильно сориентироваться и взять направление», – давал сам себе команду индеец. Вдруг протяжный вой, вперемешку с повизгиванием, заставил его замереть в пыльной траве. Кобель, распластавшийся на травке мордой в сторону открытых ворот, с одной только собачьей мыслью, как вырваться на свободу, своим лохматым задом почуял, как из сарая вываливается что-то такое, что и во снах собачьих не снилось, и в тайге не встречалось.
Сюсюбель остервенело орал, орал так, будто ему лапу в дверь засунули и всё сильнее её давят и давят. Затем он стал дёргать шею, пытаясь голову вытащить из ошейника. У обезумевшего пса, это не получилось! Тогда он сделал отчаянную попытку, и так рванул с места в сторону ворот, что упал как подкошенный, а кол сумел удержать тяжёлого кобеля.
Слова Шамана действительно были пророческими – всё начало сбываться, как он и предрекал, создавая своё изваяние. Гималайский со всех сторон был страшен! Не без труда, он интуитивно определил направление, куда надо катиться, вырвавшись из якутской неволи к долгожданной свободе. Пёс, похоже, уже обделался! Кто следующий будет обделываться на его трудном, слепом пути к спасению, кто осмелится первым протянуть руку помощи, кто первым сумеет разобрать в нём облик человечий, Эверест ещё не знал.
Превозмогая боль во всём теле, он с большим усилием сумел снова раскачать себя, затылок воткнулся в траву и, «Чингачгук Большой Змей», покатился к раскрытым вратам свободы. Дрожащий от дикого ужаса кобель, чуя, что пришёл его час, и его вот-вот накроет катящаяся на него белая нечисть, с которой ещё и перья сыпались во все стороны, в бешеном отчаянии, что оставалось жить какие-то мгновения, рванул ещё раз цепь. Кол вместе с цепью взлетели вверх и просвистели пастушьим кнутом, разрезая воздух. Сюсюбель с воем выскочил за ворота, гремя длинной цепью с подпрыгивающим берёзовым колом.