– Не пускают нас… – сказал Николай.
– Вертаемся? – нервно спросил Демид.
– Да, поехали обратно, куда мы супротив этого? – поддержал Фёдор.
– Погодите, подумать надо.
Николай присел на задок телеги и стал размышлять, рассеянно поглаживая да покручивая усы. Что же это такое? Какие такие силы?
Да, жарковато, пот уж исподнее промочил. И солнце всё никак не покатится к закату, а вокруг поля… Хмм…
Развязав сидор, Николай достал хлеб и отломил от него краюху. Посыпал солью и поковылял к полю. Не доходя шага до колыхающейся травы, с земным поклоном положил подношение и попятился.
Поначалу ничего не происходило, но вот волнение травы приобрело другой рисунок – будто бы шёл кто-то невидимый, и стебли раздвигались перед ним, а после смыкались вновь. За пару шагов до дороги соткался из воздуха прозрачный силуэт, а потом проступил и образ молодой женщины. Длинная, до ступней, рубаха, вышитая у горловины и подпоясанная гашником, русые волосы и золотые, почти совсем без белков, глаза.
– Пошто поля не убраны, пошто трава не кошена? – раздался сухой хриплый голос.
– А мы не пахари, – заявил Демид, вытягивая руку с пистолетом.
Глаза его блеснули азартом, губы скривились в хищной усмешке, обнажив неровные желтые зубы. Не улыбка – оскал. Его переполняло жгучее желание выстрелить – испытать нечисть.
В ответ в руке полудницы проявился иззубренный, покрытый бурыми пятнами серп.
– Не сметь! – гаркнул Николай. – Ствол в землю, Демид!
И тот нехотя опустил оружие.
Увидев чёрное изогнутое лезвие серпа, Евсей впал в исступление, завопил и бросился прочь, прямо в поля.
– Стой, дурень! – крикнул Фёдор.
Но мужик не слушал – бежал, только голосил бабой, а после исчез. Вот сейчас были видны его ссутуленные плечи, бесформенная шапка, а вот – ничего, лишь трава колышется.
– Не со злом идём через твои поля! Прошу, прими подношение, – сказал Николай, повернув руки раскрытыми ладонями к духу.
– Вижу, вижу, с чем идёте! Пошто не десницею подаёшь? Страшишься?
– Нет, не знал, выйдешь ли.
Солдат подошёл – сжав зубы, но не хромая – и подал краюху в руки духу.
– Разделим пищу, пусть не будет меж нами вражды.
Серп исчез, и полудница приняла подношение в обе ладони.
– Ах, как лепо пахнет. – Она глубоко вдохнула. – Сколь давно не едала я людского хлеба.
С этими словами полудница бережно откусила кусочек; жевала долго, закрыв глаза от удовольствия. Но, попытавшись проглотить, задохнулась и выхаркала сухие, вовсе без слюны, крошки.