Прибывший к назначенному времени проситель оказался розовощёким толстяком среднего роста. Одет он был в дорогой классический костюм «тройку». Причём надо отдать должное его портному, костюм был сшит отлично с учётом особенностей фигуры. И не смотря на излишнюю полноту владельца, сидел на нём свободно, но и не болтался, соблюдя золотую середину.
Мужчина осторожно переступил порог ногами, обутыми в эксклюзивные туфли. При этом поморщился от вида пола церкви, заваленного разным мусором. Что поделать – этого он не предусмотрел, подбирая обувь. Видимо давно отвык от того, что кроме паркета и ковров поверхность планеты может покрывать что-то ещё.
Оглядевшись и обнаружив у стены наше укрытие, клиент подошёл ближе и занял предварительно оговорённую позицию рядом с одной из кабинок. Я хорошо видел его сквозь мелкую перфорацию стенки исповедальни. Он же мог в лучшем случае наблюдать некое движение неясной тени.
– Слушаю вас, – произнёс я изменённым голосом.
Внешность моя ему неизвестна, но некоторые люди, особенно обладающие музыкальным слухом, хорошо запоминают голос. Мне же не хотелось на каком-нибудь светском приеме, куда мне периодически приходилось сопровождать Изабелл и где, несомненно, бывал и этот толстяк, оказаться узнанным им.
– Вы – Вестник смерти?
Не то испугано, не то взволновано спросил он.
Я недовольно поморщился в своём укрытии. Ведь предупреждали его не произносить этих слов. Ему только следовало чётко поставить задачу и в случае моего предварительного согласия оговорить сумму гонорара и порядок его выплаты.
– Назовите объект, – потребовал я.
– Что? Объект?
Господи! Да он со страху позабыл все, о чём его инструктировал посредник. По крайней мере, должен был проинструктировать.
– Назовите имя человека, о котором вы хотите попросить позаботиться!
– О нём не надо заботиться. Нужно, чтобы вы его убили!
Идиот! Он сейчас договорится до собственной смерти. А потом я ещё с посредником разберусь.
Тут вдруг у меня появилось некое подозрение. Сначала этот человек хочет, чтобы я согласился называться Вестником смерти, затем ждёт от меня согласия на совершение убийства. Причём иносказание его не устраивает. Только точное слово, определяющее конкретное действие.
– Раздевайтесь, – приказал я тоном, не терпящим возражения.
– Простите, не понял, – растерялся толстяк.