Неправильные дети - страница 3

Директриса втащила мешочного малыша внутрь, проклиная бедлам, постигший её приют.

– Одень его во что-нибудь, – гаркнула она стоявшей рядом сиротке.

Она посмотрела на хлипкие уши подкидыша, на его несуразно долговязые конечности, на выпачканные мукой волосы, торчавшие из головы под невообразимыми углами. На мешке оказались отпечатаны следующие слова: «МУКА СЕМОЛИНА»[1]. Директриса застонала.

– Назови его… Сем.

Пятый и последний ребёнок появился в декабре, при полной луне, когда созвездия ярко сияли на небосклоне Амстердама.

Элинора Гассбик отправила сиротку на крышу приюта, чтобы выяснить, что там за странный шум. Малышка, укромно оставленная за дымовой трубой, в корзинке, по форме напоминавшей гроб, лежала и радостно ворковала, уставившись в звёздное ночное небо. Волосы её были черны, словно полночь, да и глаза оказались почти чёрными.

Сиротка бережно унесла корзинку в дом, где кроха тотчас начала хныкать. Директриса протянула руку и ловко, даже не коснувшись младенца, выхватила игрушку, которую малютка сжимала в руках: тряпичную кошку, сшитую из мягчайшего амстердамского хлопка и одетую в отличный лионский шёлк.

Изнутри игрушки доносилось слабое тиканье, но директриса слишком громко выражала своё негодование, чтобы услышать его.

– Да это просто нелепость!

Она швырнула игрушку обратно в корзинку, на чёрное бархатное одеяло, в которое кто-то запеленал младенца. В углу одеяльца белой нитью было вышито имя: «Милу».

Приют «Малютка-тюльпан» представлял собой на редкость высокое здание, втиснутое в середину длинного ряда тоже на редкость высоких домов. На самом верхнем этаже девочка с удивительными тёмными глазами смотрела из маленького окна на замёрзший канал.

Милу следила за падающим снегом, который оседал на затейливых крышах, точно слой глазури на торте. На льду внизу собрались толпы людей, их лица с покрасневшими носами лучились радостью. На смену велосипедам и башмакам пришли санки и коньки, весёлые крики звучали вперемешку со ржанием запряжённых в повозки лошадей.

Чем дольше Милу дышала на холодное стекло, тем более туманным и размытым становился городской пейзаж. Тяжело вздохнув напоследок, девочка отвернулась от окна. В тот же миг замёрзший кусок отслоившейся краски на стене с хрустом упал на пол. Деревянный пол в спальне был покрыт тонким слоем инея: у Милу мёрзли даже глаза, и ей стало больно моргать. Небольшой камин у соседней стены оказался пуст и тёмен, как и всегда.