– Придется меня выслушать. Хотя, тебе все равно… – глаза Насти наполнились слезами, почернели.
– Зачем ты так? – мой голос дрогнул.
– Это какое-то наваждение. Я так больше не могу. – Настя всхлипнула.
Уж, не втрескалась ли она в меня? Сердце сжалось, кольнуло. Но нет. Настя говорила не обо мне.
– Они повсюду, – пожаловалась она. – Вот сегодня опять… Иду в магазин, хотела посмотреть что-нибудь на осень. А навстречу топает мужик в сапожищах, заросший, с удочкой, будь она проклята, наперевес… Я даже не знаю: он это, или не он, – она шмыгнула носом, глядя в потолок. – Просто эти рыбаки – они, как тараканы. Повсюду. А потом я почему-то подумала о тебе… Ну вот… Это все… – Настя вздохнула. – Прощай.
– Пойдем в комнату, – вырвалось у меня, я неловко обнял ее.
– Ру-ру-рукопись, – грозно прорычали за спиной.
Настя, светло улыбнувшись, покачала головой, ее прохладные пальцы скользнули по моей колючей щеке.
– Оставайся, – прошептал я, наклонив голову и прикрыв глаза, совсем как пес, которого приласкали.
– Прощай, – шепнула Настя и хлопнула дверью.
Я угрюмо смотрел на входную дверь и думал, что Настя стоит за ней, на площадке, – испытывает меня. Я нетерпеливо ждал звонка, прислушиваясь. Но не услышал ничего, кроме монотонного голоса из уборной. Тогда я открыл дверь, высунулся в зябкий мрак.
– Настя! – неуверенно окликнул я.
Никто не отозвался.
– У-у-у… – насмешливо выли за спиной.
Под самодовольное, бархатное урчание из уборной я лихорадочно, на одном дыхании прочитал рукопись и понял, что лучше этого не напишу. Даже стараться не стоит.
Роман создавался на автопилоте, в подвешенном состоянии. Я вылавливал из головы журчащие слова и переносил на бумагу. Вот что я скажу редактору литературного журнала… Но в прокуренном, пропахшем пивом и соленой рыбой закутке, где нахохлился в кресле, схватившись за углы стола, словно намереваясь перевернуть его, седовласый, мрачный мужчина, я стушевался, положил роман на край стола и пробормотал:
– Пожалуйста…
– Зачем? – раздраженно, почти не разжимая рта, бросил Петр Иванович Дымов и скрипнул кожаным темно-коричневым пиджаком. Обрюзгшее лицо скривилось, мутные тяжелые глаза окатили холодом.
Я рухнул на стул, услужливо подвернувшийся у стены.
– Зачем вы все это, – Дымов брезгливо покосился на роман, – сюда носите? Хотите публиковаться, так езжайте в столицу. А лучше издайтесь за собственный счет. Могу посоветовать типографию. Возьмут недорого. А? Как вам такой коленкор?