Все вышесказанное не позволяет согласиться с утверждением В. Л. Янина о том, что раскопки в Новгороде «перечеркнули» «возникшее было представление о примитивной простоте и суровости рядового новгородца», о различиях в характере Новгородцев и суздальцев [28]. Во-первых, исследователи никогда не объявляли простоту, к которой тяготели новгородцы, примитивной. А во-вторых, аргументация В. Л. Янина заключается лишь в том, что «многие деревянные предметы, повседневно служившие человеку, украшены такой же причудливой и тонкой резьбой, как и стены владимирских храмов» [29]. При этом игнорируются не только все прочие аспекты новгородской культуры (живопись, литература, стилистика устной речи и др.), но и наличие в резном искусстве Новгорода черт, вполне сочетающихся с представлениями о «простоте и суровости» новгородца [30]. Да и строгость облика новгородских храмов отнюдь не определялась одним лишь отсутствием резного «узорочья».
Другое дело, что трезвость новгородского мировосприятия была трезвостью одухотворенной. Эту особенность прекрасно передает, например, сообщение Новгородской I летописи о смерти Александра Невского: «Той же ночи и преставися; и везоша и в Володимерь, и положиша и в манастыри у святой Богородици Рожества; и снемшеся епископи и игумени с митрополитомь Кюриломь и со всем ереискымь чиномь и с черноризци и со всеми суждалци, погребоша и честно месяца того же в 23, на святого Амфилохия, в пяток; дай, господи милостивый, видети ему лице твое в будущий век, иже потрудися за Новъгород и за всю Русьскую землю» [31]. Каким органичным, естественным выглядит это завершение сухого делового сообщения сильными, исполненными героики и строгой торжественности воинского ритуала словами!
Вместо: «соблюдать клятву» здесь говорят: «блюсти новгородскую душу» [32] …
Что же касается отмеченных московским летописцем непокорства и упрямства новгородцев, то следует подчеркнуть, что корни их – в исключительно развитом чувстве собственного достоинства. Это чувство сквозит уже в ранних летописных сюжетах, рисующих нам жителей Новгорода. Так, они не просят, а фактически требуют в 969 г. у Святослава Игоревича дать им собственного князя: «Аще не пойдете к нам, то налезем князя собе» [33]. Они не желают отречься по приказу из Киева от веры своих отцов – так что насильственное крещение новгородцев в 989 г. становится возможным только после сожжения города (археологи подтверждают это известие Иоакимовской летописи [34]). Они не желают сносить насмешки врага накануне битвы со Святополком Окаянным под Любечем в 1016 г. – и ставят своего князя перед фактом: «Заутра перевеземъся на ня; аще кто не поидеть с нами, сами погнем его» [35]. Вообще, задевать этих суровых и гордых людей опасно – можно поплатиться жизнью, как поплатились в 1015 г. скандинавские наемники, начавшие было преследовать жен новгородцев.