– Ну как тебе? Ищу ещё парочку примеров «побрякушек», думал, может, ты что посоветуешь.
Она нахмурилась и серьёзно спросила:
– Для авторской колонки?
Я кивнул и поднял бровь в немом вопросе:
– Тогда твоё имя будет там в любом случае, старый маразматик.
Она улыбнулась и вяло поводила вилкой по тарелке с холодными макаронами. Я сделал ещё один глоток кофе и отвернулся.
Искренне Ваш,
Продавец свободы
Engelsgeduld или Ангельское терпение
По известным постоянному читателю причинам я никогда не стремился стать хоть сколько-нибудь спортивным человеком. Это, однако, не мешало мне беспокоился о здоровье, хотя до заботы о нём руки, к сожалению, не доходили. В юности я ограничивался лишь эпизодическими походами на спортивные площадки, и руководил мною лишь один инстинкт, как водится, отнюдь не главный.
Разумеется, после свадьбы необходимость следить за собой отпала как таковая и больше не давала о себе знать вплоть до моего сорокалетия.
Я праздновал его с тонометром на плече и рукою на пульсе. Лёжа в кровати и прислушиваясь к собственному сердцебиению, я чувствовал и готов поклясться в этом на каталоге IKEA, как трескается аорта и как горячая кровь, изливается и плещется в грудной клетке.
Я ворочался так почти всю ночь, пока жена не взяла в руки свою подушку, не вытряхнула меня из одеяла и не бросила умирать в одиночестве. Горечь предательства заставила меня забыться тяжёлым беспокойным сном.
Наутро я едва пересилил себя и со стоном сполз с постели. Поковыряв кашу ложкой, я даже не притронулся к кофе: сердце итак колотилось, словно у кролика. Каждую минуту я чувствовал, что произошёл новый микроинфаркт. Я чувствовал, что теряю кровь, которая, при этом остаётся внутри.
Жена прочистила горло, выключила телевизор и поставила меня перед фактом:
– Собирайся, мы идём ко врачу.
Немного поворчав, я всё же дал себя уговорить. Что с неё взять? Ей и невдомёк было, что из-за её упрямства последние часы моей жизни пройдут в этом склепе, с памятником скорби, отлитым в человеческих мучениях. Она вела себя эгоистично, словно ребёнок, не понимая, что взрослые иногда должны принимать несправедливость жизни. Но разве мог я втолковать ей, что мне уже не помочь? Пришлось тешить её самолюбие и страдать.
Она протянула тоненькую бежевую папку, не дав мне дописать собственный некролог и в очередной раз выполнить за недоумков-подчинённых их работу. Я болезненно поморщился и поднял глаза.