– Я беспокоюсь о здоровье ребят.
Она все еще по привычке думала и говорила о нас, хотя Небо все ближе притягивало ее к себе.
– Нет, я буду есть кашу через силу, – она не привыкла чувствовать себя беспомощной и старалась сопротивляться.
– Прости меня, – это говорилось мне.
За что она просила у меня прощения?
Конечно, за то, что не могла больше помогать мне, и за то, что уходила, оставляя нас одних.
– Ты меня, мамочка, прости. Прости за то, что я обижала тебя.
– Я не помню никаких обид…
Эти слова я навсегда сохраню в своей памяти.
– Все, я уже отошла. Только не обижайте друг друга. Машу не обижайте.
Маша – их любимая с папой внучка, они воспитывали ее с первых лет ее жизни, считая своей дочкой.
Немного погодя она снова произнесла:
– Я всех вас люблю. Господь все рассудит. Шурик – мой сын.
Она впервые заговорила тогда о своем нерожденном младенце – сыне, которого похоронила почти пятьдесят лет назад. Она уже что-то видела и что-то знала, но пока не готова была рассказать мне об этом и лишь повторяла:
– Не горюйте, девочки, не горюйте, я вас любила. Любите друг друга.
Она замолчала и долго лежала так, углубившись в свои переживания, а потом вдруг произнесла:
– За мной пришли. Иисус Воскрес!
Она сказала именно эти красивые слова: «Иисус Воскрес!». Сказала как-то особенно, торжественно. Этих слов мама раньше никогда не говорила. Но теперь душа ее стоит на пороге, который отделяет земную юдоль от небесной, и дверь к Небу приоткрыта. Она видит что-то необыкновенное, не переступив пока через этот заветный порог. Там – свет, там нет теней, там – Восток Солнца и Воскресение, и… за ней уже «пришли», поэтому она вот-вот должна отойти. Душа ее уже ведает, владеет этой страшной тайной, но земля пока еще близко – ближе, чем небо, и физическая боль заглушает ожидание вечности и встречи с близкими.
Как благодарна я была Господу за то, что Он сподобил меня быть сопричастницей тайны перехода души христианской из одного мира, временного, в горний, вечный! Я понимала, что умирает самый близкий мне, родной человек, и должна была, казалось бы, безутешно плакать от этой невыразимой горечи разлуки. Но мною владели в те дни совсем другие чувства. Я думала только об одном: как помочь ее душе совершить этот сложный, таинственный, страшный переход, к которому человек готовится, по сути, всю свою жизнь.