И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши - страница 73

Во время чаепития раздался звонок и пришел Юрий Дмитриевич – племянник Елены Алексеевны, московский студент, уже два месяца живший в Петербурге по делам. Он был мрачного вида, носил ботики, которых петербургские студенты никогда не имели, и говорил мрачным голосом об абсолютах. За это я и прозвала его «ботики-абсолютики».

Своим появлением Юрий Дмитриевич не внес веселья в нашу компанию. Впрочем, он усердно пил чай с вареньем; чтобы оживить его, Елена Алексеевна спросила:

– Юрий, как ты находишь мою молодую компанию?

На это он ответил, понуря голову:

– Лина у вас красавица, Авдотья Михайловна красива, Катя – хорошенькая, – а потом замолчал.

Все трое посмотрели на меня, посмеиваясь. Катя хлопнула его по плечу и сказала:

– Что же вы ничего не сказали о Саре Васильевне?

Не менее мрачно он ответил:

– Сара Васильевна лучше всякой красавицы.

Я показала длинный нос своим приятельницам и бросилась к нему с громким возгласом:

– «Ботики-абсолютики», напишите и выдайте мне аттестат на красоту!

– Ах, так это вы прозвали меня «ботики-абсолютики»? Ничего я вам не напишу.

Давил Абрамович Каменский

С этими словами он поднялся и заявил, что ему необходимо пойти закончить какой-то философский разговор.

Мне казалось, что «ботики-абсолютики» говорили слишком небрежно, и это меня обидело. Я гордо сказала:

– А-а-а! Вот вы как ко мне относитесь, знайте, что при первом же удобном случае я продерну для общей потехи вашу домашнюю философию, как продернула адвоката за его фразу.

Домашний философ поспешил уйти. Во дворе его встретила компания братьев Павловых и затащила обратно.

Мы хотели закрыть было дверь в свою комнату и там принимать своих гостей, но Елена Алексеевна пригласила и их войти к себе на чай и танцы. Тут-то пошла всеобщая потеха над суждением «ботиков-абсолютиков». Заиграла Елена Алексеевна кадриль. Катя танцевала со своим женихом, ветеринар с Линой, Дмитрий Петрович с Авдотьей Михайловной, а неистовый Егорка – со мной.

Иван Петрович не танцевал, а сидя за занавеской в нашей комнате, предавался печальным размышлениям, о которых рассказал мне много позже.

– Вот человек Егорка – знает ее только два месяца, а сумел уже высказать ей, как она ему нравится. А я никак не могу решиться сказать ей, что она для меня значит. Не будь ее здесь, я бы никогда не ходил сюда.