Здесь, необходимо заметить, что в некоторых челночных кругах, существовали понятия квази семейные, или, может быть, любовные. Это – «мужья» и «жены», «женихи» и «невесты» по Стамбулу.
Для кого-то, такие отношения могли бы показаться весьма циничными потому, как ограничивались исключительно рамками вояжей. Справедливости ради, надо добавить, что, в те времена, когда челноки были вынуждены мотаться в Турцию на многих перекладных, поездки приобретали характер эпический, многотрудный и потому календарная неделя такого путешествия, психологически, весила порой больше, чем иной месяц дома. Юля, конечно, не была челночницей. Что очевидно. Скорее, залетная.
– Найди себе другого жениха. Мало их что ли? – огрызнулся Саша.
– Сашенька, я так не могу! – Юля, неумело, притворилась обиженной. – За одну
поездку – два жениха! За кого ты меня принимаешь! – идея, все же, заставила ее улыбнуться.
– Какая безупречная мораль! Кто бы мог подумать! – подал голос Петр, на глазах
которого, уже второй раз, разворачивалась почти та же самая сцена. В отличие от Саши, она его забавила.
Юля, как и в первый раз, проигнорировала Петра. Подсела к своему «жениху», с явным намерением, продолжить в том же духе. Она беззастенчиво лезла губами в лицо, загнанного в угол парня, ее грудь жарко прижималась к его плечу, ноги сами собой стремились к нему на колени, руки душно обвили шею. Тут уже, Саша тоже перестал стесняться. Он сделал резкое движение в попытке вырваться. Попытка удалась с первого раза. Выпрямился, смахнул еще цепляющиеся пухленькие руки Юли и, раздраженно, грубым, немного гнусавым голосом, продекламировал:
– Да оставишь ты меня в покое, шлюха! Я тебя звал?! Не видишь, я специально сюда ушел, чтоб ты ко мне не лезла! Давай! Убирайся отсюда, пока не выкинул!
– Ну, Саша.. – жалостливо и безнадежно заныла девица.
Петра даже растрогал ее беспомощный вид. На мгновение, ему даже стало неудобно за приятеля. Саша, со своей стороны, похоже, уже не испытывал ни угрызений, ни сочувствия. Гнев и раздражение овладели им. Перестав тратить время на уговоры, он сгреб свою стамбульскую невесту в охапку и без церемоний выпихнул ее, словно нетяжелый чувал, из купе. Дверь закрылась на защелку. Снаружи, еще с минуту слышался ее слабый, всхлипывающий, причитающий голос. Но вот, наконец, удаляющиеся шаги и тишина.