Я, Иосиф Прекрасный - страница 86

Шрифт
Интервал


– Всё ли с тобой в порядке, лучшая мать!?

– Да.

Она внимательно смотрела ему в лицо, верила и не верила словам Сенеки. Но за причалом с двух сторон от виллы стояли сотни людей, прибежавших сюда из окрестных городов, чтобы встретить мать императора. Когда трирема была повреждена кораблями, цепочка преторианцев, что удерживала горожан на месте, спустилась вниз, и народ с двух сторон бросился на причал, приветствуя Августину. Это успокоило мать.

Сын шёл сквозь толпу людей и злился, что люди приветствовали только мать, а не его, словно не видели своего императора. Но улыбался, делая наивные мальчишеские жесты руками.

Женщины выскакивали навстречу Агриппине, порывисто бросались ей на шею и торопливо целовали её лицо или прижимали её одежду к губам, к глазам. Люди просили дозволения Августины прийти к ней в её приморскую виллу, что находилась в Байях. Зацелованная людьми, она согласно кивала головой и обещала всех принять у себя. Она была красивой, мягко, чувственно улыбалась всем, отвечала на поцелуи поцелуями, и люди любовались ею, и не замечали рыжебородого, безобразного императора, который с трудом удерживал на лице простодушную улыбку.

В пиршественном зале император указал матери на ложе, что находилось выше его ложа, скромно потупясь, сказал:

– Я помню, откуда я вышел. Не смею находиться выше той, которая в муках родила меня.

Мать и сын возлегли за столы, заполненные едой и напитками. Рабы, телохранители, друзья императора стояли по сторонам от божественной семьи, внимательно слушая их разговор, внимательно следя за их лицами, потому что все знали, что это был последний день жизни божественной матери. Знали, что Нерон вызубрил все слова, написанные для него Магном и Сенекой. Знали, что он играл роль сына, как всегда, плохо, потому что был бездарным актёром.

Тот, кто владел стенографией, быстро записывал на вощёных табличках разговор матери и сына.

А в это время, как в плохом спектакле, коих было большинство в сотнях театрах Рима, со стороны моря по озеру медленно без звука гонга двигалась бирема, скоростное судно с двумя рядами вёсел. Медленный темп гребцам, военным матросам, задавал негромкий голос кормчего. Рядом с ним на корме стоял адмирал Мизенского флота Никита. На нём был золочёный панцирь легата, на жилистой шее висели большими лепёшками государственные знаки наград. На поясе адмирала был меч с золотой рукояткой. Широко расставив ноги, он смотрел, прищурясь, на виллу и скалил в улыбке гнилые зубы. Тихо посмеивался, в предвкушении убийства матери Нерона.