Я делаю неловкое движение, потом ещё одно — словно червяк,
подползаю с этому крохотному озерцу и мои губы почти касаются его
безмятежной глади. Я физически чувствую исходящую от него прохладу
и свежесть. Но меня отвлекают. Надо мной вырастает Тень и,
превозмогая почти нестерпимую жажду, я поднимаю глаза.
Это просто человек. Из-за яркого света виден лишь силуэт. Я
прищуриваюсь, и у силуэта начинают вырисовываться детали. Сначала
общие черты. Одежда — форменный пиджак и брюки. Такие носят
высокопоставленные чины военсудпола. Потом проявляется лицо. Оно
ничем не примечательное. Если бы на нём не было глаз, носа, рта — я
бы сказал, что лица и нет вовсе. Оно имело место быть, но оно было
никаким. Да, наверное, всё-таки, его не было... Очевидно, мне
просто очень хотелось видеть привычное и воображение внутри сна
дорисовало недостающее.
Человек протягивает мне двухсотграммовую пластиковую бутыль с
водой. Я вопросительно смотрю сначала на неё, потом на моё
кристально чистое озерцо, потом в то место, где должно быть лицо.
Безликий кивает и призывно потрясает бутылью. Мне гораздо проще
прильнуть губами к прохладной водной глади, но я, превозмогая
усталость, достаю измученную руку, придавленную моим, не менее
измученным, телом и протягиваю навстречу бездушной пластиковой таре
с безжизненной обеззараженной водой. Когда мои пальцы почти
касаются её, человек без лица чуть отстраняет бутылку и протягивает
портативный платёжный терминал. Я послушно прижимаю к сенсору
иссушенную подушечку пальца и приборчик ободрительно пищит,
возвещая о том, что лимит на бутилированную воду списан.
В моей руке, наконец, оказывается бутылка, но мой взгляд вновь
опускается на столь прекрасное в своей простоте и невинности
озерцо. На моих глазах вода в нём начинает чернеть. Я понимаю, что
это нефть. Через секунду начинается игра красок. Чёрное медленно
вытесняет серое — это те самые бактерии-маслоеды, которых вывели в
лабораториях и выпустили в Мировой океан, чистить его от
многочисленных разливов чёрного золота, но такого убийственного для
почти всего живого. Серое поглощает черноту, а затем и само
исчезает, оставляя после себя чуть мутную, но уже полностью мёртвую
воду. Такую нельзя пить, в такой нельзя жить...
Я крепче сжимаю в руке купленную бутылку, с трудом достаю из-под
живота вторую руку и скручиваю крышку. Губы жадно обхватывают
горлышко, но вместо живительной влаги в рот сыплется мелкий,
солоноватый на вкус, песок. Я отплёвываюсь и с ужасом понимаю, что
света впереди уже нет — там такая же ночь, как и в тех местах,
откуда я так долго шёл...