— Видимо ты пришёл слишком рано, — поясняет Сергей, увидев на
моём лице удивление, — самый разгар торговли здесь начинается после
22:00. А ты во сколько был?
— Днём, ближе к полудню, — признаюсь, не отрывая глаз от смуглой
девицы, демонстрировавшей какому-то субтильному клерку баночки с
настоящими специями.
— Пошли, — машет мне Сергей, увидев моё замешательство и двинув
вперёд, протискиваясь в толпе.
Я двигаюсь следом, но неосмысленно, поскольку внимание целиком и
полностью поглотила общая атмосфера. Точнее, то один участок
окружающего пространства, то другой. Словно погружаешься в какой-то
иной мир, со своей энергетикой, со своей неведомой тебе матрицей. Я
иду, будто по средневековому арабскому базару, по крайней мере, мне
кажется именно так. Пестрота красок поражает. Запахи, которые, уж,
и забыли в современном мире, увлекают за собой. Вокруг люди, по
доброму, но с азартом спорящие с другими людьми, относительно цены,
вместо касания пальца о холодный сенсор бездушного сейф-прилавка, в
таком же бездушном городском супермаркете. Вот она — жизнь. Она
здесь, в этом заброшенном доме, в этих стенах, раздолбленных для
нужд торговли, местной логистики и свободно перемещения посетителей
из квартиры в квартиру. Вот она — свобода. Когда в попытке
приобрести что-то есть люфт между желаемым и действительным, между
ожидаемым и реальным.
Мы проталкиваемся вперёд, и я вижу, как совсем юный парень
вертит в руках виниловые диски. "Это Боб Марли" — говорит он
прилично одетому клиенту, судя по костюму — чиновнику не самого
последнего порядка. Мужчина бережно берёт пластинку и внимательно
осматривает, давая тусклым лучам почти старинных ламп накаливания
облизать каждый квадратный сантиметр поверхности, дабы выявить
малейшую царапину, если таковая имеется. Он смотрит на едва заметно
ребристую поверхность с теплотой и трепетом, наслаждается самой
игрой света на смольно-чёрном диске, предвкушая момент, когда его
коснётся тонкая игла проигрывателя. Затем мой взгляд приковывает к
себе буквально облепленная людьми лавка. Мне безумно интересно и
пытливый взор пытается найти просвет меж голов и тесно прижатых
друг к другу плеч.
Наконец, проходя мимо, я на секунду встаю на цыпочки и вижу, как
в двух довольно просторных клетках копошатся бело-серые мыши вместе
с их собратьями-альбиносами. В старых фильмах моего детства, над
такими ставили опыты и скармливали в зверинцах животным, как
считалось, более высокого порядка. А ещё их можно был купить в
любом зоомагазине. Теперь же, держать питомца — привилегия лишь
весьма состоятельных граждан. Купить животное — роскошь, измеряемая
безумным количеством универсальных лимитов. Плюс ежемесячный налог,
примерно в десятину от стоимости питомца. Потому, большинство могли
видеть животных лишь на экране. Владельцы питомников считаются
одними из самых богатых и уважаемых членов общества, так как их
товар штучен и исключительно элитарен. А здесь — вот они, самые что
ни есть живые и настоящие зверьки. Только протяни руку и к ним
можно будет даже прикоснуться!