Милька стоял рядом – в блещущем свете закатного солнца, бившем из-под декоративной тучки, стоял маленький, испуганный, живой. Все было в порядке, и только женщина в темном до колен платье выкрикивала имя своего сына, и бросалась к людям, идущим вдоль берега, и о чем-то умоляла их, отмеряя в воздухе рост мальчика, которого не было нигде.
Люди останавливались, рывками оглядывали пейзаж, растерянно разводили руками, шли дальше; через несколько шагов снова останавливались, смотрели, качали головами… Но что можно было сделать?
Олег отвернулся.
– Пошли. – Он тихонько провел пальцем по лопатке жены. – Идем.
– Ужас, – сказала Оля через несколько секунд.
Они шли к молу вдоль радостной кромки прибоя, как шли полминуты назад, но мир уже рухнул за их спинами и дышал теперь в затылки смертным холодом.
– Может, еще найдется, – сказал отец маме, и мальчик понял: это было сказано для него.
– Да, может быть, играет где-то с мальчишками, – сказала мама плоским голосом. Ее рука твердо лежала на плече, уводила прочь.
Над молом, то зависая, то ныряя и выходя из пике, с треском скакал воздушный змей, и мальчишки чеканили мячик. Длинные тени нарезали пляж, на котором не изменилось почти ничего.
Освежив пропотевшее побережье, бриз обернулся бухающим о камни штормом – с убегающей пенкой волны и киношным разлетом брызг в контражуре солнца; бриз выманил на променад обитателей курортного городка. Сняв туфли и закатав брючины, они вышли пройтись перед ужином, до мола и обратно, догоняя собственные косые тени… Теряя силу, вода омывала лодыжки и уходила в море, легким росчерком меняя сюжеты на песке.
В одну секунду все это стало блестящей оберткой ужаса.
Из воздуха разом выкачали счастье, которым был наполнен этот вечер, – и как глупо и странно было теперь идти к этому молу! Молча упереться в гору камней и побрести назад… Беда легла на берег Схевенингена, и нельзя было сделать вид, что ее нет. Но отец попытался.
– Пойдем в «Пианину», – сказал он. – По соку, да?
«Пианиной» было маленькое кафе «Royal» на улочке за церковью, они ходили туда покупать улитки с изюмом и пить шоколад. Быстро отомкнув ларчик папиной шутки, Милька смеялся в первый раз до коликов и потом всякий раз всхрюкивал, наслаждаясь фокуснической подменой, дурацким женским родом папиной «пианины», окончательно превращавшим короля в толстую тетку…