яснили всю эту драму одной маленькой, почти бессмысленной жизни:
«Лизонька, помни, любовь приносит одни страданья. Я любила лишь твоего отца, а он любил другую. И поэтому я зачахла уже в 16 лет, когда меня выдали замуж за него.
Грустно… ведь я и сейчас люблю его.»
Лиза осталась одна. Она собрала все свои силы, чтоб жить дальше, ведь было что-то, что было ее оплотом в ее странной жизни – любовь к молодому художнику. За последние два года она ни разу его не видела и даже не знала жив ли он, принял ли советскую власть, что с ним и где он. Ей было уже двадцать. Она устроилась на работу на заводе швеей. Когда-то на месте фабрики был большой суконный магазин ее отца. Теперь же там была фабрика, где множество жен и дочерей расстрелянных князей, аристократов и царских военнослужащих, а так же жен новоиспеченных труженников советской страны, сидели часами перед швейными машинками длинными рядами в серых косынках и шили рубашки одного цвета и пошыва. Какая ирония судьбы…
Дни текли словно в серо-черном калейдоскопе. Лишь одно выделяло Лизу из всех этих бездушных механических призраков за швейными машинками – то, что в нее был
безумно влюблен директор фабрики – многоуважаемый Антон Антоныч, приятный мужчина неопределеного возраста от 35—45. Кем он был до революции, как стал
директором фабрики, почему не женат – никто не знал. И меньше всего на свете это интересовало Лизу. Хотя она и знала, что выйдя замуж за него, она наконец избавится от этой страшной жизни на чердаке, но все равно день ото дня она все больше избегала случайных встреч со своим директором. Она никогда ни о чем не просила его, никогда не пользовалась его благосклонностью, хотя и постоянно вспоминала последние слова матери. Может когда-нибудь она б и приняла его предложение руки и сердца, если б не один осенний вечер, который не изменил ее судьбу, а именно и был ее судьбою.
– Ани и Сашик
Она сидела и смотрела из окна. Легкая шаль как-то жалко и неаккуратно полувисела на ее сьежанных плечах.
Он ходил по комнате, гремел посудой, спотыкался о старый паркет, который так и трещал от его топота, искал сигареты, бормотал что-то под нос, сердился, жаловался на мир, на советскую власть, а точнее на осколки власти разваливающейся державы, на несправедливость жизни, то и дело задавая вопросы богу и кляня его за то, что он покинул человечество, отвернулся от него, и сразу же просил прощенье за бред