Фрицы выстроили пленных. Четверо беглецов стоят напротив.
– Фот, смотрите, что быфает с теми, кто пыстро бегает, – говорит очкастый офицер, обращаясь к притихшему лагерю.
Потом поворачивается к четверке и произносит:
– Много полсали, испачкались в грязи. Сейчас мы устроим фам душ.
Командует:
– Растется! Шнель, шнель!
Беглецы раздеваются.
– Зайти ф реку!
Идут.
– Глупше, глупше.
Вода по пояс, по грудь, по плечи.
– Стоять! Так стоять бутете сутки, – офицер разворачивается, уходит.
Три автоматчика расположились на берегу, на случай, если кто вздумает уплыть.
– Вот гады! Лучше б расстреляли сразу, – цедит сквозь зубы Сергей.
– Сколько по науке может продержаться человек при такой температуре? – спрашивает Степан.
– Не дождутся, – отвечает Константин, – Пусть они по науке живут, а мы институтов не кончали. Ты лучше вот о чем подумай. Вот ежели бы они нас на воздухе нагишом поставили, ночью мы бы, как пить дать, простыли. А здесь мы как в термосе. Что днем, что ночью, вода одну температуру держит. Главное, к ней привыкнуть. Они думают, мы тут подохнем. А мы, Степаха, с тобой еще до Берлина дойдем. Финны нас своим огнем минометным жгли – не сожгли. В огне мы, стало быть, не горим. Ну и в воде не потонем!
Стемнело. В лагере прозвучал отбой. Пулеметчики сменились в третий раз. Два прожектора освещали головы стоящих в воде беглецов. Тела онемели, перестали что-либо чувствовать.
– Вы, мужики, как хотите, – клацая зубами выговорил Санька, – А я сейчас ныряю, и на тот берег.
– Не горячись, дурашка, – ответил Серега, – Мы у них в свете прожекторов как на ладони. Пристрелят.
– А, все равно подыхать.
Голова студента скрылась под водой. Метра через три Санька всплыл, вдохнул воздух и опять нырнул.
Автоматчики на берегу всполошились, забегали. Несколько очередей, короткий вскрик, и голова студента вновь ушла под воду. На этот раз навсегда.
– Эх, черт! Ну, что же ты, дурашка! – по щекам Сергея катились слезы.
– Знаете, а может так и лучше, – сказал Степан, – Он хоть что-то попытался сделать. А мы тут просто так подохнем.
– Я, если подохну, – как-то мечтательно заговорил Константин, – То сразу Богу счет предъявлю. Я не крал, не чревоугодничал, стрелял только на войне, а это дело святое. Стало быть, имею право на исполнение желаний. А так как я мало что в жизни получал из того, что желалось, то просить буду для всех. Вот ты, Серега, что в этой жизни хочешь?