Знать, поведала Фёкла родителям, кто отец новорождённого, потому как дома, будучи в хорошем расположении духа, Докуней Кузьмич вдруг заявил:
– А давай, Лукерья Софроновна, пойдём к Петру Петровичу в гости? Родня мы теперь с ним, па́ря дак!
– Но-о… – неуверенно протянула Лукерья Софроновна и заулыбалась, сверкая зубами. – Неудобно как-то… Улияна Парфентемна ругаться будет…
– Шибко гордый или что ли? – обиделся Докуней Кузьмич, разом вскипая.
– Тогда гостинцы, поди-ка, надо, – надломилась Лукерья Софроновна. – Вали на стоянку колоть оленя – стегно мяса возьмём, раз уже в гости к Петру Петровичу… Коли Гладиатора, всё равно хромает. Он жирный.
– Одному почти что неохота…
– Одному неохота! Ты интересный… Кто стряпать улоны будет? Ты будто не слышал, Авда сказала, пекарню закрыли насовсем! Один не управишься или что ли?
Докуней Кузьмич не стал противиться доводам женщины и, захватив мешок, пошёл на стоянку, где у них стояла палатка и паслись оставленные олени, колоть хромого и жирного Гладиатора, а Лукерья Софроновна взялась замешивать тесто для улонов – пресных лепёшек.
Надо сказать, что за Докунеем Кузьмичём в подпитии водилась такая удача – не пропустить ни встречного кого, ни поперечного, чтобы не привязаться. При этом он готов был «влезть» человеку в лицо вместе со слюнями и соплями, сопровождая свои ужимки возгласами, скорее похожими на рыдания, – это означало изъявление душевного расположения и наилучших чувств. И если кто-то с брезгливостью отворачивался от него, он сильно обижался, высоко вскидывал голову, как бы желая разглядеть того человека издалека:
– Ты гляди-ка, гордый какой! – изрекал он. И добавлял несуразицу: – Госкромхоз Витимски… ребята-октябрята…
На этот раз навстречу ему шёл Эдик Комодыров, молодец, уверенный в себе на все сто и знающий, как ему быть в любых случаях жизни. Насвистывая мелодию, он направлялся за товаром к местной торговке.
Докуней Кузьмич подступил к Эдику.
– Что вам угодно, сэр? – надвинувшись вплотную, высоко подняв подбородок и глядя на Докунея Кузьмича сверху вниз, поинтересовался Эдик торжественно.
– Ребята-октябрята, госкромхоз Витимски…
– Тебе чего конкретно за пазуху надо? – Эдик поочерёдно наступил носками своих ботинок на носки докунеевых амчур. Приставив указательный палец, как пистолет к животу Докунея Кузьмича и сказав «Кыкх!», толкнул его; одновременно, качнувшись на пятках, отпустив его амчуры.