Я едва волочу свою задницу, спускаюсь по Седьмой авеню, открываю дверь с пластиковыми панелями, хватаю виноградину из холодильника, бросаю ее в рот и тут же жалею об этом, потому что помещение магазина просматривается полностью, а у мистера Кима здесь повсюду глаза-камеры. Плюс я не помыл руки после подземки и наверняка подцепил кишечную палочку.
– Тина, привет. – Она тут же смотрит на часы, висящие на стене за кассой, и бросает на меня уничижительный взгляд. – Да брось, – подлизываюсь я. – Опоздал всего-то на четыре минуты. – Тина ростом в пять футов, обладает фотографической памятью на числа и никогда не забывает обид. Торчащий пушок на лбу и висках недвусмысленно намекает на ее расположение духа, а под глазами залегли темные мешки. Было время, когда она с ума сходила по красной помаде от MAC. «Это Руби Ву-у-у-у-у», – тянула она своим писклявым голоском, когда покупатели обращали на ее губы внимание, но это было еще до того, как утренний токсикоз вывел ее из строя.
Тина забеременела и с тех пор ведет себя так, будто она моя начальница. А ведь еще прошлым летом мы были настоящими друзьями. Ходили на пляж. Не то чтобы свидание, но мы взяли мини-холодильник, отправились на Рокавей и пообедали спагетти с салями – традиционной пляжной едой по-доминикански, как сказала Тина. Запили все это неоново-голубым спиртным из пластиковых бутылок с наклейками-единорогами – это, разумеется, традиционный нью-йоркский пляжный напиток. Потом вырубились и очнулись только тогда, когда банда чаек попыталась стащить наш огромный пакет медово-сырных колечек «Геррз»; я швырнул в них ботинком «Тимберленд», а это, позвольте вам сказать, уже никак не относится к нью-йоркским пляжным развлечениям. Как бы то ни было, я скучаю по той Тине. Понятно, почему она больше не может дурачиться со мной, но все-таки это отстой.
Я не торопясь иду к прилавку, по пути вытаскиваю двенадцатидолларовую пинту австралийского йогурта от коров, выращенных на подножном корме, и возвращаю ее в холодильник. Проделываю то же самое с девятидолларовым фунтовым кексом с маття[1], брошенным возле чайных полок. Делаю большое шоу из собственной добросовестности.
На Тину это ничуть не действует.
– Ты должен был быть здесь за пятнадцать минут до начала смены, чтобы расставить товары, так что ты опоздал на девятнадцать минут, Паб. – Тина так яростно натягивает перчатки, что случайно засовывает два пальца вместе.