Песни – на реплики разобранные давно, конечно, всем залом… вообще – всей страной… они словно из магнитофона или с той гибкой маленькой пластинки.
–– А вот новая песня.
Это голосом опять как бы несерьёзным.
…К происходящему я чувствую в себе, опять же, и досаду, и снисхождение.
С улыбкой наблюдающего чьё-то лукавство… посматриваю на лица своих земляков.
Женщины – с вытаращенными, алчно-восторженными глазами: и правда он!.. – в тех самых «шапочках для зим»…
Как ему не наскучит петь одно и тоже по несколько раз в день?!.. Как всем не понятно его зажатое страдание?..
–– Мы в нашем театре…
И говорит, говорит… на удивление неинтересно… скованно водит ладонями…
Гитара тогда сама висит на его груди.
–– Высоцкий! Кончай болтать! (В матерной форме.) Пой давай!
Из тесноты – пьяный голос мужской грубый.
–– Да замолчи ты. Я знаю, что мне делать.
Ответил так простецкой скороговоркой, устало наморщившись.
Договорил своё… Потом уж стал петь.
Пел очень ровно: и без запинок, и без надрыва – радио и радио.
И, к тоске, всеобщее настроение – вот-вот конец концерта.
Мужичок в зимнем пальто, в шапке-ушанке… тесёмки дрягаются на макушке… семенит, покачиваясь… из полутёмной глубины зала по проходу… И тянет руку на высокую сцену, что-то подавая…
Высоцкий шагнул к нему, присел было…
Шариковая авторучка!.. (Тридцать пять копеек по тем деньгам.)
Высоцкий, замерев… исподлобья, сощурясь, пристально посмотрел в зал…
Да что тут плохого! – мысленно воскликнул я – солидарный с тем мужиком.
Бери, не обижай! Будь Высоцким!..
И я слышал… что он меня слышит…
Высоцкий взял авторучку, распрямился. Задрал немного свой чёрный свитер – под ним, в джинсах, широкой офицерский ремень! – сунул авторучку за ремень, накрыл свитером.
На улице была метель… темнота, огни и – метель…
А вот когда и где это было, и то и другое, – да в момент моего наблюдения, в чем и суть.
Ведь о славе я, ещё и ещё раз, не умею мечтать! – И, значит, увлечённо об этом распространятся. (Чего, я заметил, все кому не лень друг от друга только и ждут…)
Зато уж Музыку славы – тем более воспроизвожу точно: вплоть до того, каким меня она, загремев рядом, застала врасплох.
Лишь миг прикосновения для меня ценен: искренностью факта и искренностью моей.
Разве что биографическая последовательность случаев значима.
А что было со мной и со славными до и после – из-за этого и получается именно повесть умолчания.