– Тихо-тихо, – сказал я. – Что случилось? Что я такого сделал?
Полукруг не сдвинулся с места. Одно из лиц отделилось и приблизилось вплотную к моему.
– Ты кое-что не сделал, – сказало лицо. Слова просачивались сквозь зубы, при том что губы оставались неподвижными. Плечи, подпиравшие лицо, были такими толстыми, что скрывали собой полукруг. Ремешок на груди коричневой рубашки натянулся как струна. – Ты не поприветствовал знамя.
– Да я его не заметил, просто не заметил! Шел себе в стороне, – сказал я. – Никакого неуважения!
– Знамя, дружок, – оно сильнее смерти! Ты понимаешь это?
Нет, этого я не понимал. Я кивнул.
– Всякий обязан приветствовать знамя! Независимо от того, кто на какой стороне.
Парень, похоже, не сознавал двойной смысл собственных слов.
– А кто не делает этого, тот должен быть наказан!
Я отступил на шаг назад, словно надеясь спастись от неминуемой боли. Стена, в которую я уперся пятками, внесла в мое положение окончательную ясность.
– Да ладно вам, послушайте, не надо, – промямлил я миролюбиво, ни на что особо не рассчитывая. Я уже чувствовал, каким эхом отзовутся мои мольбы, и приготовился принять оплеухи. Но оплеух не последовало.
– Проваливайте отсюда! – раздался чей-то громкий голос. Потом я услышал громкое хлопанье в ладоши, как будто кто-то хотел отогнать стадо кабанов. Толстые плечи развернулись, за ними я увидел пеструю толкотню, несколько десятков рук пихали и хватали друг друга. В воздухе носились возмущенные крики.
– Стоп! Хватит! – гаркнул толстоплечий.
Это прозвучало как два выстрела. Сутолока рассосалась. Теперь я понял, почему все так изменилось. В группу гитлерюгендовцев врезались какие-то другие парни. Они отличались по одежде. Их было меньше, но вид у них был боевой.
– Освобождайте пространство, и нечего нам тут гадить! – сказал один из них, высокий такой парень с длинными соломенными волосами. В его глазах плясали злые огоньки. Кого-то он мне напоминал.
На несколько секунд в воздухе повисло такое напряжение, что малейшего неверного движения одной из сторон хватило бы, чтобы тут началось светопреставление. Толстоплечий с трудом подавил в себе подступившую ярость. Будь его воля, он ни за что бы не отступил, но остальным его товарищам явно не хотелось ввязываться. Большинство из них смотрели в землю.