Сольвейг Хортдоттир мчалась вперед, следуя вдоль громады гор. Дороги пред ней, далеко забравшейся в лесную чащу, не-было и в помине что ни сколь не смущало сильную и годую честью щуров, дочь северных земель. Воительница облаченная в чёрной кожи дубленую броню, кирасу с наплечниками усиленную кольчужными вставками по спине, животу и оплечьях, покрытую накидкой волчьего меха, лишь придерживалась нужного ей направления, остальное было сейчас неважно для Сольвейг. Рыжеволосая девушка со страшным шрамом на левой половине лица не свойственно ей тяжело и шумно дышала, сосредоточившись на беге, он давал ей краткое забытие. Нет, она не устала и не сбила дыхание, сокрытая бронёй высокая грудь так часто вздымалась из-за волнения, а руки в клёпанных чуть выше локтя кожаных наручах не защищенные от холода рукавицами, толкающие стоящее на лыжах, чуть согнутое тело вперед, охватила предательская дрожь. От осознания того что свершила их хозяйка.
Мимо намеренно забирающей в сторону предгорий воительницы проносились стволы высоких ёлок и сосен, скованных снежным пленном. Сольвейг могла достичь своей цели уже давно и без всяких лыж, просто пройдя по хорошо вычищенной тропе, ведущей от главного городища Фьордфьёлька Лёствёрта к одинокой избушке у самого подножия гор, по тропе на коию мало кто ступал без крайней нужды.
Но она решала иначе ей необходимо было побыть одной, дабы успокоить мысли и сдержать ярость готовую вырваться наружу вместе с треском костей и пробившемся мехом. Ярость что была ново-обретённым даром Асиньи Скади, ярость зверя оборотня ульфхендара. И случись это, в родном городище отдайся она зову волка в глубине своей души, много бы крови пролилось средь обычных бондов да хирдманов ярла Руагора. При воспоминании о своём названном отце, что ввёл Хортдоттир в свой славный род. Под настоящим ещё совсем недавно, будто вчера отполыхал Дракар ставший погребальным костром для великого молотобойца Хорта одноглазого. Одинокая слеза скатилась по распаханному шрамом лицу
Сольвейг остановилась, облокотившись о ближайшее дерево, силясь выровнять громкое, словно набат дыхание, скрипом зубов пытаясь приглушить хлынувшие во всю слёзы. Слёзы? Спроси любого хирдмана любую деву щита из городища Лёствёрт да хоть Бондов с любой усадьбы, с любого конца Фьордфьелька, что были хоть мельком знакомы с дочерью хорта Сольвейг, не смотря на свои юные зимы приобретшую за мастерство пляски клинков да крапивный нрав прозвище кровавая кройщица. Они бы, каждый из встречных с уверенность сказали, это не про неё. Сказали бы, не видели вы её в набегах за океан, когда воительница брала на щит чужие крепости. Как и в стене щитов когда, ведя один из отрядов, отчищала она свое захваченное городище от скогармадров, коварно напавших посреди празднования Йольской ночи. Нет, говорили бы они, клянясь на Торовом молоте, у кровавой кройщицы одолевшей на Хольмганге молотобойца Хьярти Освальдсанна и приклепавшую часть его черепа поверх своего шелома как полумаску не бывает слёз, сказали бы все как один северяне знавшие Хортдоттир. А доведись кому попытаться поспорить или убедить их в обратном, двинули бы в бороду как пустобреху, да так двинули что проняло бы и щуров!