Через несколько месяцев поле, которое кормило семью, в буквальном смысле провалилось сквозь землю. Земля треснула, раздвинулась и жадно захлопнулась как кошелек, ровно оставив по бокам соседские наделы… Аня была помоложе, спрос с нее был невелик, потому Шура, ничего не говоря, отправилась навестить родителей и спросить совета у них.
Задав вопрос, долго сидела она в тишине сперва около отца, потом около матери, потом возле сестер и братьев, так долго, что под платьем извилистыми змейками по ней уже поползли муравьи. Ответ не пришел. К закату она встала и вытряхнула насекомых. Назавтра снова отправилась она на могилы с двумя кулаками семян и через несколько недель с Аней собрали они первый урожай моркови, петрушки и редьки.
– Что земле-то без толку пропадать? Чем не грядки? Гля-кось, семь целых!
Трезво оценив здравую смекалку и изворотливость, председатель колхоза незамедлительно предложил Шуре пустующее место заведующей молочно-товарной фермы.
– Давай! Дуй! С места в карьер! – сказал он, хлопнув сироту по плечу, и улыбнулся так добродушно, что у него в трех местах треснули губы.
В день заботы о хлебе насущном прекратились, но вслед за ними поклонники и воздыхатели потекли к новому деревенскому чуду рекой, как за причастием. Одному воздыхателю и певцу Шура сломала нос на мосту балалайкой. От другого уберегла ее Аня, насыпав за шиворот угли из утюга, когда тот принес в дом корреспонденцию и силой попытался завалить сестру на скамью.
– Вот тебе три билета в кино! – сказал председатель, – сходи в райцентр с сыном моим Владимиром, я его к тебе помощником определяю. Посмотрите что, да как!
– Три-то к чему?!
– Пусть на всякий случай три будет, мало ли как там сложится…
– Как твоя фамилия? – спросила Шура, когда они выходили из летнего кинотеатра.
– Кирпичев.
– Ты – молодец!
– Почему?
– С тобой дело иметь можно, ты – холодный…
– Я в рот себе выстрелю, если за меня не выйдешь!
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать…
– А мне двадцать два…
Свадьбы не было. Просто зашли в сельсовет и записались в книге. Через год в книге поставили крестик, потом к крестику приписали – Людмила. Через четыре – крестиками в небе на крыльях нарисовалась война.
Крестиками в самодельном календаре Шура день за днем вычеркивала цифры с тех пор, как Владимир простился с семьей и ушел на фронт. За полтора года не было от него ни известий, ни писем. В начале 42-го пришла похоронка, в середине – извещение о том, что муж ее не числился ни в списках пленных, ни в списках убитых.