Голова громилы, застывшего по стойке смирно, была прибита к стене массивным янычарским ножом, позаимствованным мной в соседней комнате из хозяйской коллекции холодного оружия. Перекрестие рукояти торчало из забитого тёмной массой углубления на месте вытекшего глаза. На бритых ёжиком волосах – засохшие блины спёкшейся крови. Громила взирал в пустоту единственным застекленевшим глазом, широко открывшимся в момент последнего в его жизни искреннего изумления.
Хозяин взглянул на второго телохранителя, развалившегося на полу возле дальней стены. Такого же мёртвого, как и первый, только без головы. Отсутствовавшая часть его тела, рыжеволосая и кучерявая, закатилась куда-то под шкаф, после того как я опробовал в деле рубильные качества турецкой сабли.
Моложавый мужик, отдаю ему должное, отличался крепкими нервами. Маску спокойствия он носил с достоинством, давно привыкнув к роли «хозяина жизни» и ни секунды не сомневаясь в своей принадлежности к касте неприкасаемых. Но в этой уверенности он пребывал недолго. Заподозрив самое худшее, он быстро прошёл по прихожей, перешагивая через покойников, открыл дверь и заглянул в спальню.
Беспокоился моложавый мужик не зря. Если судить по тому, как он дёрнулся и пошатнулся, зрелище пришлось ему совсем не по вкусу. Моложавое лицо посерело, гримаса боли изменила его и в один миг состарила лет на тридцать. Ставшие ватными ноги подгибались, руки судорожно вцепились в дверной косяк.
«Бедолага, – подумал я. – Видимо здорово запал на молоденькую вертихвостку из фотомоделей, которую охаживал в этих хоромах. Падкую на богатеньких дядечек и умеющую выжимать ретивой скачкой рекордный максимум из жеребца, своевременно подвернув причинное место. А в благодарность добиваться от похотливого организма всех земных благ для себя любимой».
Вот только на этот раз пронырливой твари не пофартило. Её я повесил на люстре, соорудив петлю из телевизионного провода. Длинные вьющиеся волосы перепутались в резном хрустале подвесок, ночная сорочка в стиле «исполняю желания» варварски разорвана пополам. Наполненная силиконом грудь вывалилась из лифа наружу, рот заткнут засунутыми в глубокую глотку кружевными трусами.
Я оприходовал её, длинноногую и брыкастую, уже накинув петлю на шею. Сделал своё дело и выбил из-под шлюхи коллекционный стул. Она задёргалась, сдавленная в петле, заметала ногами, но скоро утихла, с вываленным изо рта языком и стеклянными глазами навыкате.