– Быть может, я плохо знаю Предание, святой отец, но мне сдается, что азартные игры есть грех, – сказал Обенаус. – Поправьте, если ошибаюсь.
Проконшесс Гийо сощурился.
– Вопрос не так прост, как может показаться.
– Разве? В чем же сложность? – удивился барон.
Проконшесс огляделся, нет ли кого рядом лишнего, и вдруг сказал:
– С удовольствием побеседую с вами, сын мой.
– Вот как? И когда?
– Сегодня вечером. В восемь вас устроит?
Померанский посол улыбнулся одними глазами.
– Дайте прийти в себя, ваша просветленность. Я не удостаивался подобной чести с тех пор, как вручил вам ноту протеста.
Гийо поморщился.
– Ноту? Какую ноту?
– Ноту на действия флота базилевса-императора у мыса Мекар.
– Ах да, да.
– Надеюсь, вы читали?
– А как же, как же. Что-то там такое было… сердитое.
– Тем не менее, ответа я так и не получил.
– Терпение, сын мой. Ибо в Предании, о котором вы только что упоминали, прямо сказано: всему свой срок.
– В Предании можно отыскать цитату на любой случай жизни.
– Если его знать, – тонко улыбнулся Гийо. – Так что же, придете? Заодно обсудим и вашу ноту.
– Я весьма любопытен.
– Любопытство есть порок, но не для дипломата.
– Что, об этом тоже написано в Предании?
– В комментариях, сын мой, в комментариях.
– Хотелось бы на них взглянуть.
– Ничего нет невозможного, – усмехнулся проконшесс и милостиво благословил барона.
А барон принял благословение с глубочайшим смирением. Как и подобает атеисту.
* * *
Пробило семь вечера. В Муроме настал знаменитый «бабий час». Жены да сестры, дочки да матери со всякими снадобьями бродили по берегу, подбирали побитых. Голосили, конечно. Но еще больший плач стоял в церквах, где священники в мокрых рясах начали отпевать свежепреставившихся.
– Погромы будут, – убежденно сказал Прошка, секретарь и воспитанник Обенауса. – Уже пятеро скончалось, да еще двое на ладан дышат. В прошлом году только троих ухайдакали, так и то дворы пожгли.
Закутавшись до носу в плащи, поскольку вполне могли еще облить, оба поднимались вверх от Скрипучего моста по переулку между монументальными заборами Фуфайл и Мышеводов. Редкие встречные, так же не желавшие быть облитыми, держались по другую сторону, отворачивались.
– Знаете, что диакон помер? – спросил Прошка.
Обенаус остановился.
– Что, что? Умер? Агафоний?
– Ну да.
– Этот здоровяк? Да от чего же?