– Так, времена меняются. Пустячок, но душу греет.
– Приносим извинения от лица президента.
Фима еще раз взглянул на банкноты.
– Симпатичное лицо.
– Там изображен не наш президент, – холодно сообщила АиЗ.
– Так я и говорю, – ухмыльнулся Фима.
– Фимка, – прогудел Дима. – Что, совсем нюх потерял? Не старый еще ведь.
– Да старый я, старый. И насквозь больной. Прямо таким и народился. Шесть тысяч четыреста.
Вероятно, он очень уважал Шуру Балаганова. Я и бровью не повел.
– Годится.
– Владимир Петрович, сдается, вы не поняли. Я про евро говорю.
– Евро так евро. Чего непонятного?
– Так в неделю же, господин советник.
Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.
– А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.
– Кормежка за счет заведения? – несколько оторопело спросил гражданин Левитин.
– Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только чур, без моего ведома отсюда ни ногой. И зубы на замок.
– Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?
– Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.
– А не больше? – заподозрил Фима.
– Это уж вряд ли, – с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.
– Законы нарушать придется?
– Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.
– Вот это приятно, – сказал Фима. – Мне многие законы мешают.
– Глядишь, и ам-амнистию заработаем, – сказал Дима.
– Все возможно, – обнадежил я. – Россия – страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.
Дима взглянул на меня почти трезвым взором.
– А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?
Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микельанджело Буанаротти. Фрески изображали Страшный Суд.
– Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, – я кивнул на фрески.
– З-звучит песс-симис… – заметил Дима. – Как-то так звучит.
– От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?
– Будь здоров.
– Всеобщий конец наступает?
– Всего лишь общий, – бодро заверил я.
– Вот этого не надо, – сказал Дима. – Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум – одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.