Мигеля и его покровителя, перехвативших церковного курьера, по
ложному следу, ищут их совсем в другом месте и недоумевают, куда
они пропали… Он ничего этого не знал, и, наверное, к лучшему.
Он не ведал, сколько прошло времени, сам был уже несколько раз
ранен – по счастью, легко – но он не обращал внимания ни на боль, ни на кровь и подступающую слабость. Он трижды пытался пере-кричать гвалт драки и велеть Элеоноре бежать, но не мог: голос его
тонул в лязге металла и грохоте пистолетных выстрелов. Он просто
сражался – яростно, отчаянно, как будто это был последний в его
жизни бой, и он собирался продать свою жизнь как можно дороже.
Все закончилось внезапно и трагично, как бывает только в
романах, потому что в кино герой всегда побеждает противника, каким бы сильным и страшным тот не был. Но… это был даже не
совсем роман и, к сожалению, не игра. В какой-то момент громыхнул выстрел. И прозвучал он не в шуме, а в неожиданно нависшей
18
Второй шанс для героя
тишине, после чего Генри вдруг понял, что остался один и находится внутри кольца из шестерых человек, чьи клинки нацелены в
него. А потом ледяной голос произнес среди безмолвия:
– Опустите оружие, дон. Или ваша королева умрет.
Генри позволил себе оглядеться, пользуясь моментом, что его
никто не атакует. Полдюжины бойцов окружала его, еще четверо
с заряженными мушкетами держали под прицелом поляну. Чуть в
стороне он заметил командира отряда, с которым схлестнулась Элеонора, он стоял, сжимая левой рукой распоротое плечо. Поодаль
двое держали его спутницу, а третий с нахальной улыбочкой прижал нож к ее шее.
– Ну, поживее, граф! – с вызовом бросил командир, и его голос показался Генри знакомым, но он отчего-то не мог припомнить, кому именно этот голос принадлежал. – Не валяйте дурака. Или последнее, что вы увидите, будет ее кровь, которой вы умоетесь. Мне, честно говоря, плевать: я свои деньги уже получил. Но, поверьте, будет лучше для нас всех, если вы сдадитесь.
Повисла пауза. Генри и командир наемников сверлили друг
друга презрительными взглядами, потом молодой человек взглянул в глаза своей попутчице, и их выражение ему не понравилось.
В темных зрачках молодой женщины плескались отчаянная решимость и вызов, и, неровен час, она могла выкинуть что-нибудь такое, о чём потом пожалеет. Генри молчал и не двигался.