– Конечно, помню, ба. Только Игнат давно не мальчик, ему уже двадцать пять лет.
– Для меня вы все дети. – Бабуля села рядом на стул и налила мне теплого молока. – Он хороший парень, с серьезными намерениями и столько лет влюблен в тебя. Дай ему шанс проявить себя!
– Я тоже его люблю, только как брата. – Я чмокнула бабушку в щеку и, забрав пустые тарелки, отнесла их в мойку. – Я ничего не хочу менять, меня все устраивает.
Бабушка молчала все то время, пока я мыла посуду, и, лишь когда я к ней обернулась, сказала:
– Мое сердце не вечное, Кора. Я должна знать, что о тебе позаботятся.
Не самое веселое начало дня. Бабушка у меня еще очень молода, ей чуть больше пятидесяти, но здоровье у нее очень слабое. И она права – кроме друг друга у нас с ней никого нет.
– Я обязательно буду счастлива, бабуль. – Я крепко обняла ее за худенькие плечи. – Я никогда не подведу тебя и маму. Не волнуйся, пожалуйста, за меня.
Машина, как всегда, подъехала к дому ровно в семь, но почему-то мы поехали не на трассу, а свернули в сторону особняка.
– Что-то случилось?
– Хозяин велел вас в дом отвезти, – меланхолично ответил водитель, новенький, похоже, я его раньше не видела у нас.
Мы с бабулей молча переглянулись – папа не так часто о нас вспоминал, иногда мы могли неделями не видеться. Видимо, случилось нечто из ряда вон. Но не в семь утра!
– Кора, – шепнула ба, когда автомобиль остановился у парадного входа с колоннами, – убери волосы в пучок, сама знаешь, как его раздражает, когда они распущены. Опять будет ворчать, что ты ими пол подметаешь.
Я послушалась бабушку. На душе и так было неспокойно – интуиция говорила, что ничем хорошим наш приезд к папе не закончится.
В доме чувствовалось напряжение в воздухе – как будто время застыло перед тем, как рухнуть в пропасть и там разбиться на тысячи осколков.
– Ты слышишь? – негромко спросила бабушка, и я уверенно кивнула. – Это Аделия плачет?
Из гостиной доносились всхлипывания моей младшей сводной сестры, ее родители негромко переругивались, но даже мне было ясно, насколько они раздражены друг другом.
– Каролина! Наконец-то!
Ко мне бросилась мачеха. Вообще-то ее зовут Ангелина Дмитриевна. Высокая, темноволосая и очень красивая. Ей чуть за сорок, но выглядит она лет на тридцать, не больше, поэтому все, включая ее родную дочь, называют ее не иначе как Геля.