– Держи! Ну смотри, если она попадёт в Витькины руки…
– Не-не, не попадёт, точно.
С решительным видом не сдаваться врагу и не показывать важности задания я шла мимо четырёх волейболистов. Я уже почти прошла их и уже начала ощущать, как волна победы подкатывает к моему сердцу, как вдруг – цоп! Запястье моей руки с запиской оказалось зажатым Генкиной огромной рукой.
– Куда это ты направилась?
– А тебе-то какое дело?
Во мне проснулся боевой дух пойманного партизана.
– Парни! Да у неё записка!
– Да ты чё?!! Ну-ка, ну-ка!
Меня держали за обе руки. Я визжала, кусалась и царапалась с упоением и восторгом. Краем глаза я видела, как Гутька с Тонькой несутся ко мне на выручку. Но ладонь мою уже разжимали. На пике праведной борьбы я извилась всем телом и ртом поймала потную бумажку. Генка ругнулся и нажал мне на щёки в надежде разжать рот. Не тут-то было! Я уже почти проглотила важную бумагу. Подбежали Гутька с Тонькой.
– Вы чего это, лбы бессовестные, малышню обижаете?!
– Никто её не обижает. Значит, перехитрить нас вздумала?
– Ты о чём это?
– Ха! О чём это я?! А чью записку Катька несла?
– Какую записку? Не знаю я никакой записки. Катька к своей подружке шла.
– А чё она тогда так орала?
– Вас испугалась. Налетели на неё ни с того ни с сего.
– Ну, вы, девки, и хитрые! Но нас не проведёшь. Всё равно не проскочите.
С чувством выполненного долга я пошла к Грапке с Маруськой рассказать о пережитом. Пришла Людка, и мы все вместе ещё несколько раз пережили это приключение, закончившееся нашей победой.
На следующее утро я проснулась от того, что на кухне позвякивала посуда. Это мама готовила завтрак и разговаривала с кошкой. У нас второй год жил одноглазый ёжик, которого мы поймали в огороде у колодца. Да он, вообще-то, не очень и сопротивлялся. Создалось впечатление, что он сам пришёл к людям пожить. Сначала он фыркал и, подпрыгнув, сворачивался в клубок, но очень скоро перестал осторожничать, освоился и стал вести себя по-хозяйски. Очень любил жареную рыбу, и, унюхав, приходил к столу, ждал, когда его возьмут на руки и угостят. По утрам он бесцеремонно заходил в избу из чулана, уверенно топал к Муськиной миске и начинал лакать парное молоко. Причём он никогда не опаздывал к тому моменту, когда мама наливала тёплое еще молоко в консервную банку, служившую Муське миской. Муська страшно возмущалась, коротко мяукала, фыркала, шипела, заносила лапу над ёжиком, но ударить по иголкам так и не решалась. Язык у ёжика был узкий и длинный. Лакал он уверенно и с аппетитом. Насытившись, отходил от банки и топал контролировать свою территорию, Мама доливала Муське молоко и мирно уговаривала её не переживать по пустякам. От этих разговоров я и проснулась. Было ещё рано, Людка спала с краю кровати, я – у стенки. Я много раз пыталась занять её место, но мягкая характером сестрица в этом вопросе была непреклонна. Папа был уже на работе. Он уходил на ферму рано, а приходил по-разному, в зависимости от состояния дел. Гутька вот-вот должна была встать, они с Тонькой на каникулах работали в колхозе и с утра ходили на разнарядку. Я не знала, что это такое, и поэтому мне казалось, что это что-то очень важное и интересное. И мне ужасно хотелось быстрее вырасти и тоже ходить на разнарядку и работать в колхозе. А пока приходилось заниматься всякой ерундой. Вот сегодня нас с Людкой ждали заросшие сорняками грядки. Опять все пойдут на пруд купаться, а мы будем ползать по противным грядкам и пропалывать. Мама не одобряла наше купание в пруду.