– Если ты правда хочешь повидать Аркадия Васильевича, это можно устроить. – Аля постучала по экрану собственного телефона. – Станка говорит, что может тебя к нему провести. Но нужно будет поехать прямо сейчас.
Я молчала.
– Нужно, чтобы ты сказала. – Аля повернулась к Леше и Вере, привлекая их внимание. – У нас концерт в одиннадцать. Если Маруся сейчас захочет, то я отвезу ее к Станке, и мы вместе скатаемся в больницу. Я успею к одиннадцати, но вам нужно будет самим найти и взять Киру. О’кей?
Леша поднял перед собой руки.
– Конечно, – сказал он.
– Езжайте. – Вера что-то смотрела в телефоне. – Только не опаздывай.
– А Кира уже тут, – сказал Леша. – Она писала, что зашла с Евой и Мишель.
Аля повернулась ко мне:
– Мы не заходим внутрь, потому что Леше туда нельзя. Мы просто договорились тут встретиться, поужинать и потом пройтись до концерта. Ну так что, ты хочешь поехать в больницу?
– Не нужно. – Я хотела сказать, что ей не нужно организовывать мою поездку. Все, что можно было узнать от Васильева, от него и так должна была узнать Лисетская. К тому же я не представляла, что буду говорить при встрече с Васильевым, – я ничего не знала о его работе и совершенно не горела желанием что-то на ходу узнавать. Мысли какого-то старичка о феминизме меня интересовали очень мало.
– Поехали, – сказала Аля. – Его только мы навещаем. Я уверена, что ему будет очень приятно!
Аля была, с запасом, самой интересной девушкой, встреченной мной в кафе. И улыбалась она по-доброму. Я, вообще-то, раньше всегда обращала внимание на красивых девушек, но с тех пор, как мы начали встречаться, если так можно было сказать, с Мари, я как-то совершенно отключилась от социального мира. В Москве у меня не было знакомых, интересующихся феминизмом (если не считать вечно занятой Тани), и мне на самом деле очень не хватало вот такой девушки в жизни.
– Давай, – сказала Аля. – Поехали.
– Ты только не удивляйся, – сказала Аля, – но ты услышишь много странного.
– В смысле? – спросила я. В такси было сумрачно и тесно – переднее сиденье было отодвинуто назад, и мне приходилось прижиматься к нему коленями.
Аля снова улыбнулась. У нее было такое странное лицо – она выглядела угрюмой все время, кроме тех моментов, когда ее лицо вдруг расплывалось самой теплой улыбкой, которую я когда-либо видела.