Из-за такого доброго и теплого отношения к своей дочери Серафима не любила соседку. Кроме этого однажды Лизавета решила поговорить с Серафимой по поводу ее грубого отношения к дочке. И даже намекнула, что может забрать девочку себе на воспитание. Уже несколько раз Лизавета заводила с соседкой такой разговор, когда та была в саду:
– Серафима! Не любишь ты дочь свою. Отдай лучше мне ее, чем хлестать ее все время. Она у тебя такая дивчина, работящая, умная. Что же ты над ней издеваешься? Смотри, и загон побелила, и скотину управила. Старается угодить тебе. Что же ты так к ней относишься??? У меня, вот, жизнь забрала моих детей. Трое у меня их было, а теперь вот нет никого, – Елизавета, махнув рукой, заплакала, вытирая уголком платка слезы со старого лица.
– Хто би ховорыл! – тихо, стиснув губы, буркнула, отворачиваясь от соседки, Серафима.
Она еще больше злилась, но в открытый конфликт с соседями не вступала. Потому что с детства родители учили ее, что с соседями нужно жить дружно и относиться к ним уважительно. Помогать и почитать. Да и понимала мать Женьки, что соседка ее Елизавета была несчастной женщиной, так как жила без детей и без мужа, со своей снохой Аннушкой. А сноха, овдовев, жила давно с другим человеком. Сын Елизаветы погиб во время Великой Отечественной войны в мае 1943 года. Вот так и жили они вместе – свекровь и сноха с новым мужем. Елизавета относилась к ним как к своим родным. Воспитывала их детей как своих внуков. Своими детьми сын с невесткой не успели обзавестись до войны.
Серафима ревновала дочь к соседке. Но в тоже время и жалела Лизавету, зная ее трагическую судьбу. Оставалась у нее только одна радость – общение с Женькой и неродными внуками от бывшей снохи, с которой она проживала.
Трагическая судьба Елизаветы началась в 1937 году. В этом году был арестован ее муж Николай Фролов. Они жили в Самаре. Хотя город за два года до этого был переименован в Куйбышев, Самарой его называли все местные жители по привычке. Муж Елизаветы был священником в одном из старых храмов города. Он был арестован как «враг народа» и отправлен в лагеря без права переписки, как и многие другие священнослужители в те годы.
В тот первый вечер, когда молодая женщина осталась одна, она долго смотрела на своих спящих детей. Старшему сыну недавно исполнилось четырнадцать лет, а малышам было четыре и пять. Женщина долго смотрела на них сквозь призму женской слезы, и ужас охватывал ее: «А как же мы сейчас будем жить?» Этот вопрос стучал в ее голове уже несколько часов и потом часто не давал ей покоя.