– Дядя Костя! – обрадовалась племянница, – Я так рада, проходи!
– Покорнейше благодарю! – улыбнулся дядя и, поцеловав Катю, добавил, – Да-с, это вам.
– Ну, зачем? – засмущалась женщина, – Мои любимые!
– Катя взяла из рук дяди коробку с эклерами и понесла на кухню.
– Так-так! – дядя поправил перед зеркалом седую шевелюру и прошёл в кухню, – Вся в трудах?! – слегка приобняв племянницу, сказал он.
– Ты лучше о себе расскажи. Как твоя герменевтика? Как рукописи?
– Не волнуйся девочка, ничего от моих манускриптов не убудет! Над рукописью работаю. На здоровье не жалуюсь, да и вообще, не отстаю… Ну да что про меня! Как там наш литератор? Моль его ещё не съела? Пойду, взгляну…
Дядя Костя постучал в дверь комнаты Игоря.
– Знаешь, дядя, а Игорь теперь у нас затворник, – говорила Катя из кухни, – Все лишние вещи из комнаты – долой! Хочу, говорит, на себе почувствовать тяготы собственных персонажей! Как тебе это?
Дядя приоткрыл дверь комнаты и осторожно заглянул вовнутрь. Действительно, из всей мебели в комнате присутствовали лишь письменный стол с зелёной лампой и небольшой топчан. На полу валялись клочья, порванной исписанной бумаги. За столом сидел бледный всклокоченный молодой человек. Не поднимая глаз от бумаги, он произнёс:
– Проходи, чего встал?
– Превосходно! – сказал дядя, и, оглядев комнату, добавил, – Вот вам и преимущество познания опытного над познанием теоретическим! Однако, друзья мои, не следует превращать писателя в пустынножителя!
– Вот-вот, посмотри на этого аксакала! – сказала Катя и тяжело вздохнула, посмотрев на мужа, – Прошу к столу, у меня всё готово.
– Да, Игорёк, – выдержав паузу, заговорил дядя, – Я тоже вчера допоздна просидел в кабинете. Никак рукопись не закончу. Нет настроения! – развёл он руками, – Какая-то неизъяснимая тоска одолела, мерехлюндия…
– Ты меня удивляешь, – устремив на дядю пытливый взор, парировал Игорь, – Я, например, всегда отношусь с энтузиазмом к тому, над чем собираюсь работать. Да и время летит незаметно. Я просто растворяюсь в материале, когда работаю. Что чувствую, то и стараюсь делать.
– Счастливый ты человек, Игорёк, – с грустью сказал дядя, – как дышишь, так и пишешь. А у меня что? – махнул он рукой, – Так, не работа, а пачкотня! Может быть у меня повреждено мироощущение? Может слишком сильное чувство реальности? – рассуждал дядя.