Пашка молчит, а затем, дёрнувшись, отвечает:
– Думаю, да.
– Думаешь или было? – пытаюсь всё же уточнить, если это возможно.
Пашка краснеет. Нервно дёргается кадык.
– Я… не видел. Но слышал, как вы там… слышно было. Похоже. А потом она оттуда выскользнула. Зацелованная, радостная, что ли. И презервативы твои исчезнувшие у неё в руках.
Он краснеет ещё больше. Я вздыхаю. Ну, Жалейкина, я тебе ещё припомню и «ничего не было», и всё остальное.
Я звоню в восемь. Она должна где-то на пути к занятиям находиться. Я это сделал, когда понял, что это выше моих сил – ждать вечера. Хотелось голос её услышать и послушать, как она огрызаться будет.
Поначалу я подумал, что номер попутал. А потом – что она с мужиком каким-то спит. И тут резьбу у меня сорвало конкретно. Как я ничего не наговорил сгоряча – не знаю. Мозг, наверное, умнее моих инстинктов оказался. Сообразил, что это она, только голос у неё чужой.
Заболела. Отлично. Будет повод увидеться при свете дня. Как ни странно, настроение резко пошло вверх. Сейчас мы покажем, кто у нас в доме доктор!
Глава 14
Алла
– Вой дите! – получилось по-дурацки пафосно, словно в каком-то третьесортном водевильчике. К тому же таким голосом только сущностей из ада призывать, но Драконов как раз что-то такое и есть, так что в самый раз для него.
Но на пороге не Аркадий, а Кирилл Семакин из семьсот двенадцатой комнаты – сонный и взлохмаченный. Хорошо хоть голым торсом не светит – не май месяц.
– О! А! – восклицает он. Явно не меня увидеть хотел. Морщит лоб, пытаясь, видимо, имя моё вспомнить. Тщетно. – Жалейкина, у тебя пожрать есть что?
– Ну, в общем, сложно. Разве что стандартный набор студента: хлеб, яйца, колбаса.
– А давай! – покладисто соглашается Кирюха.
Он заинтересованно тянется к нашему холодильнику. Мы сталкиваемся плечами, пытаясь заглянуть в недра белого шкафа, ржём от неловкости. Кирилл пытается выпрямиться и бьётся головой о морозилку.
– Чёрт! – воет он, потирая ушибленное место. – Травма на производстве! Я требую сатисфакцию… компенсацию… или как там правильно?
– Кастрацию, если будешь слишком громко орать. И еды не дам! – пытаюсь я его всё же отодвинуть: Семакин большой и мешает.
Картина маслом: две головы в холодильнике, две откляченные задницы – и дверь без стука открывается.
– Жалейкина? – у Драконова такой голос, словно он не верит собственным глазам.