Позади нее в гостиной началось волнение.
– Они уходят, – сказала она.
Двое молодых людей повернулись к окну, и Синтия положила ладонь на руку Джима и удержала его.
– Постой же! – прошептала она с нетерпением. Я знаю, что мы выясним, кто же это.
Они наблюдали сквозь портьерную прорезь за оживлением и тем, как гости вставали по одному и расходились, хозяйка со сдержанной учтивостью и вежливыми фразами-клише распространялась о проведенном восхитительном вечере. Они видели и слышали, как миссис Мэйн повернулась к картине на стене и сказала:
– Эта? Да, довольно милая, не так ли? Давайте взглянем на нее поближе.
И Синтия, и Джим оба сконцентрировали внимание на том госте, которому понравилась картина, и пересекающем теперь вместе с миссис Мэйн гостиную. То была смуглая женщина среднего телосложения и неопределенного возраста где-то между тридцатью шестью и пятьюдесятью. У нее не было ни ярко выраженной внешности, ни особой красоты. И было что-то жесткое в ее походке.
– Она так же непримечательна, как и овца, – сказал Джим, имея ввиду, что вряд ли это та особа, которая так тревожила и контролировала блистательную молодую девушку рядом с ним.
– Подожди! – посоветовала Синтия. Ты представлялся ей?
– Нет.
– Кажется, Мамочка представляла меня ей. Но я ничего о ней не помню. К тому же, она находилась на другом конце обеденного стола.
– Это не она, – ответил Джим.
Миссис Мэйн подвела свою гостью к картине, изображающей старое французское шато в сверкающих лучах солнца. Великолепный газон, ровный и зеленый, как изумруд, и цветочные клумбы, расположенные перед солидным и элегантным домом, серебристое сияние газона по краям. По обеим сторонам шато располагались аллеи из высоких каштанов, а позади него поднимался высокий голый холм.
– Много лет назад, мы с моим супругом увидели этот дом будучи в путешествии по Франции, – объяснила миссис Мэйн. Я в него влюбилась, и супруг купил мне его. Там мы проводили четыре месяца в году. После смерти мужа я все еще возвращаюсь туда, но пять лет назад Синтия…
– Ваша дочь? – прервала незнакомка.
– Да, у моей дочери возникло к нему отвращение. Поэтому я продала его монсеньеру Франшару. Он создал огромное состояние на войне и стал этим очень знаменит, так мне рассказывали.
– Вот эта женщина, Джим. – сказала Синтия с легким дрожанием в голосе.