В классе почти все парни – Саши. И есть две Кузи – Кузя большая – это Оля, и Кузя маленькая – Таня. Таня Кузя – с юмором и немного высокомерна, а Оля Кузя – философ.
После уроков опять сочиняли характеристики. Писали про меня. Меня устроило мнение всех – многие посчитали меня странной. В этом виноваты книги. Всё время нахожусь под впечатлением прочитанного. Дважды читала двенадцатитомник Жюля Верна, «проглотила» том Мопассана, на очереди – подписки Конан-Дойля, Станюковича, Ванды Василевской и другие.
Половину в пятом классе прочитала, хотя на уроках книги отбирали учителя.
Сейчас всё поняла по-другому.
* На уроке химии не вызвали к доске, а жаль – хорошо выучила домашнее задание. На лабораторных работах проводили химическую реакцию, и повалил дым.
Отвечала Кравцова. Она похожа на Софи Лорен, а также на своих маму и сестру.
* С апреля мы с Мариной заняли почётные места на последней парте. Смеялись по всякому поводу, и обеих выгоняли с уроков. На уроке истории развеселило слово «консерваторы». Мне пришла идея открыть банку с консерваторами, Маринка хихикнула, я захохотала в голос, и нас, естественно, историчка выставила за дверь.
После уроков дежурили в классе. Мы уже взрослые, а нас заставляют полы мыть. Нам помогал деликатный двухметровый Штерн. Крупная Оля Кузя считала, что это самый хороший рост. Уборочную работу мы с Мариной поделили пополам, но за хохотом не замечали, как перевыполняли свой план. Штерн вымыл школьную доску, невозмутимо вытер руки о шторы, заметив: «Какая разница, руки ведь чистые».
Живу – качусь по рельсам прямо.
Крушений нет, нет остановок.
Неглавное на пару с главным
течёт назад, сменяясь новым.
Во мне костёр горит зелёный,
как пламя, смешанное с хлором.
Во мне все клетки в смутном сонме
поют нестройным тихим хором.
Хочу познать своё сознанье –
все философии верчу.
Я – непонятное созданье,
суть уяснить в себе хочу.
Но если истину свою
пойму, как формулы Ньютона,
и нервы громко запоют,
аккорд сжимая однотонно;
я с ними прекращу разгадывать -
всё будет до прозрачности понятно,
мне, значит, надоест разглядывать
лицо души, повёрнутой обратно.
Когда не будет тысячи вопросов,
или хотя бы одного «кто я?» -
тогда смертельные заносы
забьют во мне росток огня.
Когда огонь, объятый стужей,
разжечь чем можно не найду,
когда никто не будет нужен –