– Так сколько?
– Что?
– Сколько вас будет, гостей?
– А по фамилии можно? Я не знаю количества приглашенных.
– Да, пожалуйста. – И я называю фамилию.
На девятнадцать! Стол на девятнадцать персон! Неужели, замутил в этот раз по-настоящему крупное дело? Старпер-стартапер. По крайней мере, я угадал с нечетностью. Но это было несложно.
3
Гардеробная располагалась в подвале. Просторное подземелье, облицованное светлым мрамором, походило на вестибюль престижной похоронной конторы: «Эй, есть кто живой?»
Тусклое освещение, пораженное в правах на вольнодумство, сдержанная музыка из ниоткуда, как будто стенами приведенная в исполнение. Вот это вот всё, а еще – дежурный по несчастью клерк, как кладбищенский тополь, простирал свои ветви сквозь прутья ограды в готовности принять часть моей ноши на себя и облегчить тяжесть плеч. Когда-то он был улыбчив, выходил к посетителям, брал их за руки и увлекал к месту постройки гробов. Но едва подкопив печального опыта, зарекся покидать клетку, во имя собственной безопасности: – «Да ты в курсе, что это за человек был!? Кремень! Таким, как ты, выкручивал яйца и не складывал их в одну корзину! А ты мне, говнюк, ночной горшок в стразах подсовываешь!?» – «Па-па… Па-па…» – «Да, он был мне отцом. И каким отцом!» – «Па-па-рах к-к-к к па-па-раху». – «То-то же».
Именно так: «походила на похоронную контору». И давайте сразу оговоримся не подвергать мою оптику коррекции оптимизмом, а то, чего доброго, гардеробная примется обыгрывать усыпальницу королей: «Здесь принцессу разбудили, чмокнув в лобик, поздравили с несовершеннолетием и потащили под венец. Больно уж хороша, чтоб отделаться одним поцелуем». Что, без сомнения, куда вероятней, да и пленительней. Но для меня нынешнего – из другой сказки.
Стаскиваю с себя лохмотья. «Мертвые сраму не имут». Из под них вновь распускаются лохмотья, еще диковинней прежних. Вечное цветение. Можно стаскивать до бесконечности и сдавать, сдавать, сдавать… Смастерить на груди монисто из номерков. Чешуйчатый слюнявчик к грядущей трапезе а ля орденоносный Леонид Ильич…
«Остановись, – останавливаю я себя. – В твоих нарядах нет вкуса: так, унылый секонд-хенд. Так прояви его хотя бы в чувстве меры». Прекращаю разоблачение и проявляю, – не вкус, но вот какое воспоминание:
Конец восьмидесятых. Мы с Пашей прогуливаемся по Арбату. Дорогу нам преграждает негр. Не страшно: не Гарлем, мы в большинстве, да и негр – и физически истощен, и с томным отчаянием в бельмах. У него для нас что-то есть. Авоська или что он там зажал в кулаке. Нет, это майка сеточкой. Выпростал, растянув за плечики, озвучил цену. Но Паша наотрез отказывается от сделки, распознав в ней вялый ресурс к перепродаже. И мы идем дальше.