– Понятия не имею, парень. Но каждый день после игры он, точно как часы, отправлялся обедать в гостиницу «Нуссбаум» на Фишерштрассе. Там могут знать. Я просто уверена.
Мы вернулись на место преступления, и я помахал Мичеку. Хотел, чтобы он тоже послушал, пока я буду диктовать фрау Кюнстлер через заднее окно фургона. Та, не поднимая глаз, стучала по клавишам «Торпеды», такой же гладкой и черной, как лак у нее на ногтях. Я впервые осознал, что наша стенографистка гораздо моложе, чем мне казалось. Моложе и, возможно, незауряднее. На затылке она носила маленький черный берет, а на плече черного платья – брошь в форме большого черного кузнечика. Своей бледностью и густыми темными тенями вокруг глаз фрау Кюнстлер напоминала Теду Бара[17].
Тем временем Ганс Гросс фотографировал уже в свете дуговых ламп, используя теперь камеру «Фолмер-Швинг». Пока я там находился, с «Алекс» поступил вызов по радио. От Генната. Я пересказал ему все, что удалось выяснить, а когда он покинул эфир, попросил Мичека и еще одного коппера в форме сопровождать меня в «Нуссбаум».
– Знаете такое место? – спросил я Мичека.
– Все на острове знают. Самый старый берлинский бар. Отсюда пять минут пешком. Но там недолюбливают копперов. Особенно в день выплаты жалованья.
– Хорошо. Меня это вполне устраивает.
– Неплохо бы вызвать подкрепление, наверное.
– Оно нам не понадобится.
Когда мы добрались до «Нуссбаума», я велел патрульным ждать снаружи, по обеим сторонам здания, а сам собрался зайти и задать свои вопросы.
– Ты уверен, парень? – переспросил Мичек. – Там внутри крепкие ребята. И, вероятно, по большей части пьяные.
– Если кто-нибудь поторопится сбежать, я хочу, чтобы вы его остановили. Просто чтобы я мог на него взглянуть. Мало ли что. Полагаю, убийца дождался, пока Кляйбер закончил обед, а затем пошел за ним. Так что, возможно, он все еще где-то рядом.
– Ладно, парень. Я понимаю, к чему ты клонишь. Но будь осторожен. Нет смысла быть сегодня прибитым.
«Нуссбаум» располагался в доме номер двадцать один по Фишерштрассе то ли с 1505, то ли с 1705 года, в зависимости от того, кто рассказал его историю. Он воплощал представления любого американского туриста о питейных заведениях старого Берлина: высокая, немного шаткая двускатная крыша и о`кна, вид которых заставлял вспомнить сказку, где среди прочего была ведьма с длиннющим носом. В запущенном садике перед зданием росли, в основном, липы, а у зеленого штакетника выстроилась вереница маленьких оборвышей, которые, вероятно, ждали, пока их родители закончат пропивать жалованье. На расстоянии десяти футов можно было учуять запах пива и услышать хриплый смех крепко принявших мужчин и женщин.