Я прилежно переводил до обеда, после спустился, съел бифштекс с кровью в ресторане «У Лолы» – и продолжил трудовой день. Да, у работы всегда есть это несомненное и проверенное тысячу раз преимущество: если заниматься ей на совесть, времени на сторонние раздумья попросту не остается.
А вечером того же дня… Вечером, который всё-таки наступил, и я сидел за барной стойкой всё того же кафе, сидел и топил свою новою свободу в частых порциях бренди, хотя и знал, что ни к чему это не приведет, и никогда не приводило, – разве что будет потом только хуже, хотя куда уж хуже… Вечером того же дня я увидел его во второй раз – худосочного парнишку с желтоватым черепом, рекрута грядущей революции.
По телевизору давали экстренные новости; бармен сделал звук громче, и я не мог не увидеть его. Во время акции протеста у здания парламента, организованной оппозицией, возникла потасовка между манифестантами и полицией, переросшая в настоящее побоище. Один из взрывпакетов, брошенный из толпы в полицейский кордон, оказался совсем не безобидным – два стража порядка получили серьезные ранения: один умер на месте, а второй – по пути в больницу. В ответ полицейские открыли шквальную стрельбу резиновыми пулями, а с близкого расстояния и при несчастливом стечении обстоятельств это чревато самыми нехорошими последствиями.
Началась давка, толпа устремилась в узкие улицы, выходившие на площадь перед парламентом, но три человека остались лежать – и одного из них я узнал с ходу. Он лежал, подтянув ноги к животу, со свернутой набок нежной шеей и кроваво-студенистым месивом в чаше левой глазницы. Желтоватый длинный череп его казался мертвым яйцом, давно позабытым на черных камнях мостовой. Резиновая пуля угодила ему в глаз. Я узнал его сразу, потому как видел не далее, как сегодня утром, на расстоянии двух метров от себя, и съемка, сделанная крупным, хоть и дерганым, планом, не оставила мне сейчас даже малой возможности ошибиться: на восковой голове покойника красовалась крупная, в форме сердечка, родинка.
Публика в баре затихла, после возмущенно загудела.
– Проклятые сволочи! – Жозеп, бармен, выругался.
– Сегодня утром этот маленький, лысый, с выбитым глазом, был в твоем кафе, – громко, стараясь перекрыть общий гул, сказал ему я.
– Вот как? Ну, я не помню, – ответил он. – Может, и был – я не видел. Разве что на террасе… Проклятые сволочи!