– Да последнее время ничем, – развел тот руками, – сидел в кабинете, и подписывал в печать Зарю.
Кроме Ракитина, никому из присутствующих не было известно об отстранении главного редактора от руководства газетой, поэтому Артем не стал дальше развивать свою мысль.
– А он писал статьи, проводил какие-нибудь планерки, совещания с персоналом? – спросил Сан Саныч.
– Нет.
– Тогда кто может заметить его отсутствие в редакции?
– Не знаю даже, – Ракитин пожал плечами, – если только охранники, да я.
– Насколько я помню, он жил один? Ни жены, ни детей у него нет?
– Любовницы завалящей, и той не было, – наябедничал Котов.
Прокурор, который если и заподозрил что-то неладное в странном безделье Бабушкина, то оставил свои мысли при себе, кивнул головой и замолчал, а спор разгорелся с новой силой. Но спустя какое-то время все окончательно выдохлись и затихли, так и не придя к какому-либо решению. И тут Беккер снова заговорил.
– А зачем нам чего-то решать сейчас? – сказал он, – давайте пока просто выждем время, а там видно будет.
– А затем, дорогой Сан Саныч, что Бабушкина через два дня надо тайно или явно, но хоронить, ведь мертвый человек имеет свойство портиться, – язвительно сказал Соловьев.
– И мертвая ягода тоже имеет свойство портиться, – согласился Беккер.
Все присутствующие замолчали.
– Вы не представляете, сколько моя бабка садит смородины, – невозмутимо продолжил прокурор, – и варенье варили, и бражку делали, лишь бы не пропадала зря. Я с ней и по-хорошему, и по-плохому, хотел уже выкорчевать половину кустов, так она ни в какую! Ну я и купил морозильную камеру. Бабка завалит ее смородиной, а я приду со службы, зачерпну ягодки стакан и в кресло… сижу хрумкаю вместо мороженого, хоть и не люблю я гадость эту… Но зато мир в семье сохраняется, а это ведь самое главное!
Все присутствующие продолжали молчать.
– У Вас же есть морозильная камера в судебно-медицинском отделении, – обратился Беккер к главному врачу городской больницы, тоже участнику совещания, – какая в ней температура?
– Минус двадцать два, – ответил тот.
– Даже ниже, чем в моей, у меня всего-то восемнадцать! Вот и засуньте туда Андрея Николаевича. Вскрытие пока не делайте. И пускай он там лежит себе потихоньку. Ведь, как я понял, его отсутствие никто и не заметит. А потом глядишь и придет нужный момент, когда мы его достанем, разморозим, да и предъявим миру! Но пока пусть официально Бабушкин числится живым, и ни одна душа не должна знать, что он мертв. А после Дня вакцинации видно будет, что с трупом делать.